Она продолжала нести какую—то несусветную чепуху вроде: «Она же совершенно тупая и не умеет жарить рыбу…»
Эта ахинея врывалась в мой мозг, и я уже физически чувствовала, как из ушей начинает течь кровь. Алиса была так увлечена своей историей о соседях из съемной квартиры, что я не утерпела и подвинув волосы, выбившиеся из—под шапки, самозабвенно сунула мизинец в ухо. Крутанув его пару раз и обозрев отсутствие на нём крови, я продолжила ковырять носком ботинка комья грязного подтаявшего снега.
Интересно, знала ли она, когда мы только подружились в школе, что однажды наступит день, когда она станет такой тупой и ограниченной, что её всерьез будут интересовать сплетни о людях, которых я даже не знаю? Конечно я—то не думала, что это чушка станет чем—то приличным, потому что её устремления и раньше были далеки от высоких целей, ну чтобы вот так…
Она из тех людей кто дарит безумные подарки. В первые годы дружбы она подарила мне копилку. Такую странную дичь для монет. Это было бы мило и даже полезно, если бы в обращении были монеты, но их не было. Ее мир был настолько мал и незначителен, что из—за его края она не видела даже очень простых и доступных вещей.
Алиса удивительно жадная и расчётливая, а ещё просто кошмарная сплетница. Вся наша школьная компания состояла из таких овечек. Я всегда поражалась, как можно дружить и при этом выливать тонны дерьма на отсутствующих в данный момент людей. Они делали это так лихо и самозабвенно, что порой уши заворачивались, а потом уверяли при встрече предмет обсуждений, что, мол, мы—то с тобой умные, не то что эта. Замкнутый такой круг гадостей.
Вот эта формулировка всегда меня забавляла, говорит человек о своих каких—то идеях, а потом понимает, что слушатель как раз и попадает под описание. Буквально олицетворяет, иллюстрирует этот самый порок и уже опускает уши, понимая, что речь идет и о нём. Тогда говорящий спохватывается и тратит пол часа на заверения в том, что вот именно ты совсем не такой или у тебя есть причины таким быть.
