Глава 1.
Алиса
Мне семнадцать.
В этом возрасте обычно уже не удочеряют.
Нас не забирают. Нас дотягивают до восемнадцати – и выпускают в никуда.
Я это знала. Знали все.
Поэтому, когда в кабинет вошла Оливия Маршалл с улыбкой, которую носят на благотворительных вечерах, я даже не притворялась, что поверила в «тёплый дом».
Она подошла ко мне, склонилась в дорогом пальто, с ароматом французских духов и кольцом, стоившим, вероятно, больше, чем всё, что я когда-либо держала в руках.
– Алиса, милая. Ты готова?
Нет.
Но я кивнула.
Я оказалась в детском доме в пять лет.
Пять – это возраст, когда уже можешь запомнить лицо матери, но память стирает его слишком быстро, как мел на мокром асфальте: сначала глаза, потом голос, потом только цвет волос и ощущение, будто тебя больше никто не обнимет по-настоящему.
Не как воспитательница, не как нянечка, не как женщина, проходящая мимо и спрашивающая: «А как тебя зовут, солнышко?» – а как кто-то, кто не бросит.
Меня бросили.
Не специально.
Мои родители погибли при пожаре, а меня смогли спасти.
Мы жили в Лондоне, на Кэмден-Гроув, в старом кирпичном доме с облупившейся дверью, но уютом, который тогда казался вечным.
Как я понимаю сейчас, что мы не были богаты, но и не бедны.
Просто… обычная семья.
Мама пекла булочки с корицей по воскресеньям, папа носил нелепые очки и вечно забывал, где оставил ключи, а потом в один день всё сгорело.
Пожар начался ночью, я не помню дыма. Я помню кашель, крик, как меня несут куда-то в темноте.
А потом чужие руки, белый свет, и сирену.
И уже никто не говорит со мной голосом мамы.
В отчёте написали, что возгорание произошло из-за короткого замыкания. Наверное, так и было.
Многие скажут: в пять лет невозможно запомнить столько деталей.
А я вам скажу: если думаешь об этом каждый день – невозможно забыть.
Я перебирала эти воспоминания, как бусы, чтобы ничего не упустить, чтобы не стерлось.
Потому что это всё, что у меня осталось.
Родных у нас не было.
Во всяком случае, таких, кто бы захотел меня забрать.
Я не помню ни бабушки, ни дедушки, ни тёть с дядями, которые бы держали меня за руку и говорили: «Ты не одна».
Может, кто-то и был.
Просто не посчитали нужным.
Не захотели.
Не пришли.
В приюте мне никогда не говорили ничего.
Ни имён, ни адресов, ни историй.
Только одна фраза, снова и снова:
– Всё сгорело, Алиса, и тебя чудом спасли.
