ПРЕЛЮДНОЕ
Пряная солнечная лепёшка, казалось, что сейчас сорвётся с матово-лазурной обшивки этого верха, на который она на время присела, как назойливая муха. Вспорхнув и захлопав своими подрумяненными боками, её заполощет неживыми, словно родинки, шершавыми пригаринами и расстелет по траве, как полотенце, выброшенное в этом раунде. Ужасно хотелось сдаться, развернуться к пройденной роще и укрыться её лечебной марляной, прозрачной тенью от грязного и липкого вара. В носу всё высохло и покрылось шиферной коркой. Тропа глубоко шелушилась и трескалась от нехватки влаги, как пятка. Швырнуло на обочину ящерицу, изгибами выламывающую свой путь к тощим травяным лохмотьям. Кругом луг. На горизонте заострило скелет телевизионной вышки. Слева слегка наваливало сухим крошевом дуновения, словно изо рта, только что проснувшегося пса.
– Как же хочется спать, – отрешённо сваливались спёртые слова в эту жару и пыль. Это его напарник шевелил потёртыми плоскими губами, как сухим лубяным мочалом. – Не обижайся, как придём – я сразу усну.
Курицын хотел ответить ему, но для этого необходимо было поймать и встряхнуть своё сознание, которое отлучилось и так удобно копошилось вне тела, поэтому его совершенно не хотелось тревожить по пустякам. Хотелось лишь инстинктивно перебирать вялыми ногами, осторожно, чтобы перезрелый плод головы не обрушился на эту яловую, скорченную зноем поверхность, и не пропал.
Наконец-то вдали показалась птицефабрика. Поначалу она напоминала рядовой одинарный концлагерь, с доминошными, чересчур правильными прямоугольниками построек. Окруживший их простор, вымеренный и одинаковый, от которого уже даже не тошнило это хаотичное пространство, вселял надежду и даже какие-то планы на этот вечер.
Справа во всё это упиралась и потягивалась по-бычьи, размазанная по ходу воздуха, скорченному от зноя, небольшая деревенька Прелюдное. Её воткнули сюда, как советскую микросхему в типовой радиоприёмник. Со всеми своими впаянными, а в основном распаянными строениями, без которых эта местность не сможет принимать сигналы извне, он затеряется и пропадёт в этих помехах солнечного шума и пыли.
Тропа позвоночно шевелилась, подстраиваясь под их шаги, отбрасывая лишнее во все стороны. Вот они уже с головами наперевес, выталкивая наружу с подошв ссохшуюся траву и песок, вступили на ёрзающий порог своей каморки.
