Глава первая: Забытые боги и ржавые монеты
Последние пять километров до деревни Утробино дорога была не дорогой, а скорее намеком на нее – двумя колеями, поросшими жесткой пожухлой травой, между которыми гордо высился гребешок бурьяна. Артем медленно полз на своей старенькой «Ладе», содрогаясь от каждого камня и вязнув в размокших после вчерашнего дождя участках. Стеклоочистители монотонно шаркали по стеклу, сметая мелкую водяную пыль, застилавшую мир серой, размытой пеленой.
Он свернул с асфальта больше часа назад, и с тех пор пейзаж за окном не менялся: бескрайние поля, упирающиеся в низкое свинцовое небо, чахлые перелески, изредка – покосившиеся покинутые дома с пустыми глазницами окон. Бесконечная, унылая русская глубинка. Именно такая, какую он искал.
Артем Ковалев был писателем. Вернее, он пытался им быть. После умеренного успеха своего первого романа – камерной психологической драмы, которую похвалили три критика в интернете и которую купили несколько тысяч человек – наступила пора тяжелого, изматывающего второго романа. Идеи не шли, слова ложились на бумагу мертвым, неровным грузом, а издатель, сначала благосклонный, теперь в еженедельных звонках мягко намекал на «сроки по договору» и «читательский интерес, который важно поддерживать».
Именно тогда он наткнулся в одном из городских архивов на упоминание о деревне Утробино под Вологдой и о местной легенде про так называемый «колодец желаний». Не какой-то гламурный туристический аттракцион, а место, окутанное мрачноватым, почти забытым фольклором. Место, где желания, по слухам, исполнялись. Но каким-то странным, пугающим образом. Это было именно то, что ему было нужно. Не очередной любовный роман или детектив, а что-то глубинное, народное, с оттенком мистики и подлинного страха. Материал. Готовая история, которую оставалось лишь записать.
Деревня возникла перед ним внезапно, как будто выросла из самой земли. Несколько десятков домов, часть из которых стояла с заколоченными окнами и проседающими крышами. Дымок из труб шел лишь из пяти-шести. Посередине – широкая лужа, в которой отражалось хмурое небо. Ни людей, ни собак, ни кур. Тишина была абсолютной, гнетущей, нарушаемой лишь потрескиванием мотора его автомобиля и хлестанием дворников по стеклу.
Артем заглушил двигатель. Тишина навалилась сразу, физически ощутимая, давящая на барабанные перепонки. Он вышел из машины, растягивая затекшую спину, и огляделся. Воздух пах влажной древесиной, дымом и прелой листвой. Осень здесь чувствовалась острее, чем в городе. Она витала в воздухе, пропитывала собой все вокруг.
