Ехать не хотелось, потому и не выбирал я билетов, а взял те, какие первыми на глаза попались.
От железнодорожной станции до особняка дяди Валентина ехали минут тридцать. Таксист – кряжистый плешивый дядька с вислыми сивыми усами, всю дорогу что-то бубнил нудным голосом. Я его не слушал, а вот мама водителю иногда отвечала. Единственное, что я уловил из их болтовни, так это слухи о резком подорожании каких-то акций да о глупости шофёрской жены, продавшей когда-то те самые акции за сущие копейки. Мне плевать – и на акций, и на чью-то жену. Кошки скребли душу: не хотел ехать я к дяде Валентину на новогодние праздники. Дядю Валентина я уважал, а вот встреча с прочими родственниками (за редким исключением) казалась мне схожей с прикосновением к мерзкой жабе. Согласитесь, удовольствие не из приятных, но мама настояла.
– Ты что, – рассердилась она, стоило мне только намекнуть на нежелание повидаться с роднёй, – с ума сошёл? Не зря нас Валентин собирает, ты же знаешь – что с ним случилось…
– Ты думаешь, – усмехнулся я, – он стал добрым, и теперь как Дед Мороз преподнесёт каждому кто приехал богатый подарок? И чем больше от нашей семьи народа приедет, тем больше нам достанется?
– Не сметь! – побледнела мама и топнула ногой. Пришлось покориться.
С месяц назад у дяди Валентина случился инсульт. От неожиданного известия у мамы прихватило сердце, и мне даже пришлось бежать за врачихой, проживающей в нашем подъезде этажом выше. Мама всегда ставила дядю Валентина мне в пример – как образец стальной воли и железного здоровья. И вот ярый почитатель йоги, здоровяк пятидесяти пяти лет, пробегавший каждое утро по десять километров и по два часа ворочавший железо в спортзале, в один миг обратился развалиной в инвалидном кресле. Недаром говорят умные люди, что редкий организм способен справиться с последствиями здорового образа жизни. Пока соседка поила маму таблетками, я даже подумал – а не бросить ли мне атлетические тренировки, какими я, по совету дяди Валентина, уж лет десять истязал своё не особо могучее тело. Подумал, но решил не бросать, всё равно вечерами делать нечего. Да и привык уже.
На станцию поезд прибыл затемно, а потому к воротам дядиного особняка подъехали мы едва начало светать. На улице морозно и серо. Огромные обросшие мохнатым инеем ворота поначалу никак не хотели пустить нас к теплу очага дяди Валентина, и я с сожалением оглянулся на уже еле видимый в морозной мути свет сигнальных фонарей уезжавшего такси. Казалось, последняя живая душа покидает это пустынно-мрачное место.
