Эпилог: Шелест Крыльев над Ночными Огнями
Высота десять тысяч метров. За иллюминатором – бездна черного бархата, усыпанная россыпью золотых и янтарных огней. Города. Страны. Целые жизни, сжатые до мерцающих точек. Самолет плыл сквозь эту безмолвную вселенную, едва слышно гудя мощными двигателями. Виктория прижала лоб к холодному стеклу. Не Витта. Уже почти Виктория. Та, что оставила внизу, в одном из этих поглощенных тьмой городов, свое старое имя, как змея оставляет вылинявшую кожу.
В кармане узких джинсов – гладкий, прохладный осколок реальности. Золотой телефон. Новый. Купленный на ее деньги. Пароль – не цифры. «Пом рак са ват». Фраза на языке, который он никогда не поймет. На языке ее свободы. Она провела пальцем по экрану. Ни уведомлений. Ни тревожных вспышек. Только время: 20:14. До приземления – еще долгие часы. До новой жизни – мгновение, растянутое в вечность.
Она закрыла глаза. Не для сна. Чтобы почувствовать. Гул двигателей не заглушал, а подчеркивал тишину внутри. Ту самую, желанную, выстраданную тишину после долгой бури. Больше никто не стоял под окнами в мороз. Не рисовал кривые признания на асфальте. Не ломал ее двери звонками домофона. Больше никто не вламывался в ее пространство с криками "Ты моя!".
На запястье, под тонкой кожей, пульсировал едва заметный шрам. След старого укуса. Нежного? Нет. Собственнического. Знак племени, к которому она больше не принадлежала. Она коснулась его подушечкой пальца. Химия. Проклятая, сносящая голову химия, которая держала ее в плену годами. Она чувствовала ее эхо – слабое, как отзвук грома за горами. Но эхо – не гром. Оно не могло сбить самолет с курса. Не могло заставить ее вернуться.
Что ты оставила там, в городе огней и теней?
Обрывки мыслей всплывали, как пузыри из глубины:
– Его глаза. Зеленые, как ее собственные. Полные ярости, боли, невыносимой муки обладания и… бессилия. Глаза человека, который хотел "докурить до фильтра", но обжегся пеплом.
– Ее мечту. Нежное имя – Сонечка. Девочка с зелеными глазами, которая никогда не родится. Осталась там, на скамейке в чужом городе, где они когда-то на два дня стали другими людьми. Где пахло не мамиными духами и кредитными страхами, а свободой и дешевым мороженым.
– Звонки "скорой". Вечный спектакль. Его ахиллесова пята, его невидимая тюрьма, которая отравила даже их последний, прощальный побег в Питер.
