Темнота здесь не полная. Она дышит. Как лёгкие мёртвого зверя. Павел стоит посреди старого дома, забыв, зачем зашёл в подвал. Пол – липкий, как будто кто-то разлил сладкий сироп или кровь. Воздух густой, словно что-то шепчет прямо у его уха, но слов не разобрать.
Он оборачивается к зеркалу у стены. Оно старое, почти черное. Искажает, как вода. В отражении он – не совсем он. Руки длиннее. Плечи ниже. И улыбка. Странная, тонкая, медленная, словно лицо отражения не знает, что делает.
Он делает шаг ближе. Отражение – нет.
Павел подносит руку к стеклу. Оно теплое. Изнутри.
Он шепчет:
– Вероника?
Отражение кивает.
Когда Павел получил уведомление о признании его жены Вероники без вести пропавшей, он не заплакал. Он просто закрыл ноутбук и остался сидеть в темноте. Три года поисков, допросов, надежд. Всё закончилось вот так – письмом от суда.
Он не позвонил никому. Не стал делиться новостью. Он просто встал, вышел в коридор и долго смотрел в зеркало в прихожей. Его лицо казалось чужим, но не потому, что он постарел. Оно будто сопротивлялось взгляду. Как будто под его кожей жило что-то другое. Что-то, что ждало момента проявиться.
На следующий день он собрал чемодан, заполнил бензобак и направился в Карелию, туда, где, как он подозревал, всё начиналось.
Лозьма была почти стёрта с карты. Маленькая деревня в глуши, окружённая болотами и чёрными елями. У неё было только два упоминания в интернете: фотография разрушенной церкви и статья о массовом психозе 1970-х годов, в которой упоминались слова «фантомные зеркала» и «пограничные состояния».
Вероника родилась здесь. Почти ничего не рассказывала, кроме обрывков – «дом с закрытым подвалом», «бабушка, которая разговаривала с иконами», «сон, в котором стены дышат».
Павел добрался к вечеру. Машина захлебнулась прямо у ворот. Бензина было достаточно, двигатель был исправен, но капот дымился.
Ворота открылись сами. Скрип не был обычным. Он звучал, как вздох.
Дом встретил его тишиной. Он достал ключи – те самые, что хранились в шкатулке Вероники, с запиской «на всякий случай». Дверь распахнулась без усилия. Павел почувствовал холод, не физический, а другой, внутренний. Как будто дом узнал его.
Внутри пахло сыростью, пеплом и чем-то сладковатым – как будто гнило варенье. Пол был покрыт толстым слоем пыли, но кое-где виднелись следы. Маленькие, босые. Детские. Он не стал спрашивать себя, как это возможно.
