Дождь начался ещё ночью. Он стучал по крыше, по подоконнику, по старой жестяной трубе возле стены. Мир за окном был серый, размазанный, как мокрая акварель. В комнате пахло лекарствами, пылью и чем-то ещё – тяжёлым, застарелым, почти телесным.
Макс лежал на кровати, не двигаясь. Уже третий час подряд. Он смотрел в потолок, где тонкой трещиной шла линия штукатурки, похожая на рассечённую кожу. Он следил за этой трещиной каждый день. Иногда ему казалось, что она растёт. Как он. Только вверх. Только наружу.
Справа стояла коляска. Синяя, блестящая, почти новая – как издёвка. Она смотрелась в этой комнате, как чужая вещь. Как чужая нога, пришитая не туда.
Макс не садился в неё с прошлой недели. Он мог бы – физически. Руки были сильные. Мать даже хвалила: "молодец, что держишь себя в тонусе". Только она не понимала, что это не тонус. Это ярость. Ненависть, которая выплёскивалась в то, как он сжимал перекладину кровати, как молотил по подушке, когда никого не было.
Внизу заскрипела дверь. Голос матери, усталый и напряжённый, говорил с кем-то – медсестрой, кажется. Он не слушал. Всё одно и то же.
"Он должен выходить. Он должен… хотя бы пытаться."
"Да знаю я. Знаю."
Макс зажмурился. Он знал эти слова. Знал, как они звучат за дверью, когда думают, что он не слышит. Знал, как мать ночью плачет в ванной, стараясь быть тише, как отец молчит за ужином, будто глотает камни.
Он просто устал.
Не от боли. К ней он привык. Не от ограничений – к ним привык тоже. Он устал от самого слова жизнь. От того, как оно звучало теперь – фальшиво, пусто. Как гудение холодильника ночью – бесцельное и безразличное.
На стене висела фотография. Её не сняли. Он – в футболке, с мячом, смеётся. Лето. Трава. Он стоял. Он бежал. Он был.
– Убери, – сказал он однажды матери, указывая на фото.
Она кивнула, но фото осталось. И с каждым днём он ненавидел себя на ней всё больше.
Он подумал: если бы можно было просто не проснуться…
И в этот момент кто-то постучал. Один раз. Тихо. Нерешительно. Не мать. Не медсестра.
– Можно? – голос был хриплый, старческий, как будто прорастал из самого дождя за окном.
