© А. Шмелёв, текст, 2025
© Л. Ахремцова, В. Гавриков, фото, 2025
© Русский Гулливер, издание, 2025
© Центр современной литературы, 2025
Так всё и должно происходить: из одного звука вырастает строфа. Она еще не ясна тебе, что-то бормочет, но ты видишь уже в голове ее очертания.
Ты всегда знаешь, сколько там будет строк.
Сколько строф в стихотворении – нет, а вот сколько строк в первой строфе – да.
Музыка математична.
Твоя задача вывести каждый раз какую-то формулу. Иногда ты сам не знаешь чего. Зато ты отлично помнишь слова Хокинга:
«Правильная формула всегда элегантна».
В слово «элегантно» он вкладывал, разумеется, не тряпичный, а математический смысл.
В общем, стихотворение можно «доказать».
То же самое касается и книги.
Мы все знаем, что книга не строится, а растет. Она даже может расти криво, но такова ее древесная (опять это неотменимое слово) формула.
Однажды мы разговаривали с Алексеем Шмелевым о названии этой книги (мне сперва оно казалось недостаточным), он сказал:
«Так и должно восприниматься. Книга должна расцвести из сухой ветки названия в сок на губах в финале».
Мне понравилось. Почему-то именно тогда слово «алыча» стало убедительным.
Если пусто внутри
говори о простом —
о любви говори,
о звезде над мостом.
Первая строфа этого стихотворения говорит о том, о чем и я. Если внимательно и последовательно читать книгу (хотя стихотворные книги не читаются «навылет»: они открываются в произвольном порядке, в случайном месте, и потом ты идешь либо вперед, либо назад, а потом перескакиваешь – и опять открываешь в рандомном месте), то читатель может разгадать, о чем действительно говорит эта книга.
Всё живое мгновенно и тонко —
но тягучи желанья твои.
Приюти в своём доме котёнка —
накорми его и напои.
Зачем тут котенок? Мы не просили котенка.
Но он здесь нужен (книге нужен, даже не автору), чтоб потом обернуться чужим погибшим невосполнимым ребенком.
Это в новостях не показали – камера от этого искрит:
мальчик на разбомбленном вокзале с кем-то невесомым говорит.
Пляшут как чумные ватты, омы – воздух превращается в желе.
И кивает кто-то невесомый,
и уходит в вечность по золе.
Говорят, что истины просты и нечего зазря узлов вязать,
но глядят на мальчика святые и не знают, что ему сказать.
Эта книга о мире и о войне. Но движется она, как море: с одной стороны, стоит как будто на месте (есть там какое‐то недвиженье, что-то застыло: в горе ли, в оцепенении, в двойном человеческом молчании), а с другой стороны, накатывает.
