ЧАСТЬ 1: Прокурорская комната
– Тебе понравится, – сказал сержант охраны, отворяя металлическую дверь. – Он уже всё подписал.
Майкл Роуэн промолчал. Он не любил, когда ему продавали дело, как подержанный "Бьюик". Всё, что "слишком гладко", было подозрительным – как стейк без жилки, как женщина без прошлого, как признание без адвоката.
Пахло здесь, как всегда: дезинфекцией, старым линолеумом и тёплым пластиком от сломанного вентилятора. "Прокурорская" – маленькая переговорная комната в здании окружного суда на Фоли-стрит. Здесь всё было одинаково: жёлтые стены, камера в углу, стол без ручек и два стула – один для клиента, второй для кого угодно, кто готов выслушать.
Майкл сел первым. Переплёл пальцы, прижал их к губам. Так он сидел всегда, когда хотел казаться спокойным. Он знал, что снаружи это выглядело как молитва. Хорошо. Пусть думают, что он молится. Пусть думают, что он когда-то верил.
За дверью щёлкнул замок.
Игорь Савенко вошёл в комнату не как преступник, а как человек, который давно решил, что будет молчать. Он был в оранжевом тюремном комбинезоне. Руки в наручниках, глаза тёмные и тяжёлые. Не испуганные – именно усталые. Точно он с этим уже смирился. Или видел хуже.
Майкл изучал его сразу и целиком – с головы до ног, как сканер в аэропорту.
Рост чуть выше среднего. Телосложение – не крепкое, но плотное. Взгляд – не отводит.
Голос не слышал. Пока.
– Мистер Савенко, – сказал Майкл, положив папку на стол, не раскрывая. – Я ваш адвокат. Назначен судом. Меня зовут Майкл Роуэн.
Парень кивнул. Один раз. Потом снова смотрел, не мигая.
– Вам 28 лет, вы работаете инженером в одной из софтверных компаний в Сохо. Родом из Киева. В Америке пять лет. Правильно?
Кивок.
– Вы обвиняетесь в убийстве журналистки Эмили Фостер. Согласно материалам дела, вы признались в преступлении во время первого допроса, в присутствии переводчика. Вы подписали признание. Вы были в её квартире, и на кухонном ноже, найденном на месте преступления, ваши отпечатки. Видеозаписи нет. Свидетелей нет. Но есть ваше признание. Всё верно?
Пауза. Затем голос. Низкий, чистый, с мягким украинским акцентом.
– Да.
Одно слово. Слово, которое должно было звучать как гвоздь в крышке гроба. Но прозвучало как извинение. Не себе. Кому-то другому. Может, матери. Может, Богу.
