Громко хлопнув дверью в прихожей, я привычно споткнулся на пороге и, чертыхнувшись, раздражённо прокричал:
– Рита, ты дома? Знаю, что тут, не отмалчивайся, поросёнок, не поможет ― опять обувь разбросала? Сколько раз одно и то же повторять или ждёшь, пока себе шею сверну из-за твоих босоножек? Наверное, даже такой тупице, как ты, пора понять, что вещи надо ставить на место. Вот вернётся мама из санатория ― всё расскажу…
Сестра грустно вздохнула, почесав и без того стоявшие дыбом волосы, и закрыла учебник. Примеры, видно, попались трудные, и от закушенной шариковой ручки весь рот неряхи был перепачкан синей пастой, впрочем, как и правая щека. Ну не давалась ей эта проклятая математика, не то что рисование… Она не спеша вышла ко мне, одёрнув старенькое платье, и, совсем как мама, скрестив руки на груди:
– Ну и?
– Не «нукай», лучше на себя посмотри: опять вся изгваздалась. Ешь ты, что ли, эти ручки, за месяц уже пять штук изжевала.
– Валь, ты мне зубы не заговаривай, ― голос младшей сестрёнки звучал насмешливо, ― давай, колись, опять с Мариной поругался, что ли ― почему такой злюка, на себя не похож?
Я раздражённо сбросил рюкзак:
– Отстань, мелкая. Лучше иди умойся и дай что-нибудь поесть, а то желудок уже к спине прилип, с утра во рту маковой росинки не было…
– Да ну, а кто тогда всю кашу из кастрюли слопал, даже ложки не оставил? ― Рита, которой лишь месяц назад исполнилось десять, пыталась перекричать шум воды из–под ревущего крана в ванной.
У нас с сестрой разница в десять лет, и мне постоянно приходилось за ней присматривать, особенно, когда мамы, как сейчас, не было дома. Я подошёл и, уменьшив напор воды в тарахтящем, словно трактор, кране, стал осторожно смывать грязные пятна с её щеки. Наверное, по грустному, горящему румянцем лицу, Рита догадалась ― произошло что-то посерьёзнее расставания с очередной девушкой.
– Валь, что случилось-то? С тех пор как папа погиб, ты так не расстраивался… Расскажи ― мне же можно доверять: никому-никому не проболтаюсь, честное слово.
Вздохнул, аккуратно вытирая полотенцем симпатичное, обрамлённое светлыми пушистыми волосами личико сестры, и промолчал. Мы сели за стол, но я так и не смог есть, отодвинув заботливо налитую Ритой тарелку с супом. Долго крутил в руках ложку, кусая губу, пока, наконец, с грохотом не закинул её в раковину, и, вскочив, начал ходить по кухне, нервно ероша волосы:
