Это был странный вечер хотя бы
потому, что я почти ничего о нём не помню ― кажется, сидел в
трактире, лениво потягивая пиво, пока вокруг творился кромешный ад.
Драка была в самом разгаре, но почему-то меня это совершенно не
трогало ― даже когда под лопаткой вспыхнула острая боль, а на
затылок обрушилась гора…
От удара вместе с бедной головой
подобно старому зеркалу разбилась вдребезги и память. Только чудом
можно объяснить то, что перед тем как окончательно отключиться, я
ещё успел разобрать чей-то шёпот:
― Немедленно уходи и обязательно
выживи, я позабочусь об остальном, ― чужие руки вытащили
неподвижное тело на улицу, бросив в лужу, где быстро прибывающая
небесная вода легко смешивалась с человеческой кровью…
Летняя ночь уже заключила город в
жаркие объятия, и многие его жители задыхались в своих кроватях от
её слишком душных ласк, сбрасывая на пол одеяла и простыни,
открывая насмешнице Луне далеко не привлекательную наготу стареющих
тел. И только мне было холодно ― злой озноб, словно издеваясь над
умирающим, заставлял его вздрагивать, подражая ритму танцующего по
коже дождя…
Еле слышный скрип колёс и
приближавшиеся шаркающие шаги были последним, что подарило
ускользающее сознание, перед тем как погрузить в страшный сон. В
нём бедного грешника в аду заставляли ходить по раскалённым углям,
а потом, обнажённого, бросали в обжигающе ледяную прорубь. И так
много раз подряд…
Пока однажды мне вдруг не стало
легче, и чьи-то дрожащие пальцы осторожно коснулись горячей
щеки:
― Пора просыпаться, Ван,
старик сделал для тебя всё, что мог…
Тяжёлые веки открывались с трудом, и
поначалу мир вокруг был затянут туманом, сквозь который
просвечивала склонившаяся фигура человека в пёстром халате. Как
только пелена перед глазами немного рассеялась, я смог разглядеть
его седые, собранные в узел волосы и узкие слезящиеся глаза на
сморщенном, словно весенний гриб, лице.
Улыбаясь и кряхтя, старик помог мне
сесть, прислонив к стене, и от вновь вспыхнувшей боли проклятая
голова закружилась. Ослабевшее тело поползло вниз, но я смог
удержаться, крепко вцепившись в чужой халат. Край широкой чаши,
наполненной тёмной ароматной жижей со сладким и одновременно
горьким вкусом, коснулся сухих губ и распухшего языка. Нестерпимая
жажда не позволила привередничать, и, жадно осушив половину,
оставшуюся часть напитка я неловко пролил на свою замотанную
тряпками грудь.
