Воздух был густым и тяжелым, задыхаясь от едкого смрада горящего прометия. Вонь горелой плоти орков, тошнотворно сладкий и гнилостный запах, смешанный с металлическим привкусом человеческой крови, приторным запахом озона и мускусом тысячи зеленокожих, сбившихся в неистовство насилия. Гортанные рев, прерываемые дикими боевыми кличами, хриплым смехом жестокого веселья и тошнотворным хлюпаньем раздавленной плоти, разносились по разрушенному городскому пейзажу. Отрывистый лай лазганов и оглушительный грохот разрывающихся гранат создавали отчаянный контрапункт орочьей какофонии.
Альберту едва исполнилось двадцать, на его молодом лице отпечаталась усталость ветерана, он присел за разбитой феррокритовой баррикадой, его молодые черты были грязными от пота, пыли тысячи сражений и потеков засохшей крови. Его дыхание сбивалось в груди, каждый вдох был жгучим напоминанием о задымленном воздухе. Вокруг него громоздились стреляные гильзы, металлический горный хребет, свидетельство отчаянной, проигранной борьбы. Его лазган, стандартное оружие Имперской Гвардии, был тщательно ухожен, его металл блестел, несмотря на беспощадную бойню. Это было больше, чем оружие; это был якорь, символ долга, его преданности Императору и, возможно, его единственный настоящий друг. С отработанной эффективностью он нажал на курок, и луч раскаленной энергии вырвался наружу, испаряя нападающего орка. Гротескное лицо существа, маска клыкастой дикости и пожелтевших зубов, растворилось во вспышке зеленой крови. Его грубая рубка, всего в нескольких дюймах от лица Альберта, с грохотом упала на землю рядом с дымящимися, дергающимися останками.
Вокруг него остатки его отделения, Терранского 88-го, сражались с запавшими глазами и решимостью людей на грани. От первоначального взвода осталось едва ли дюжина, на их лицах были маски изнеможения, страха и преследующих воспоминаний о товарищах, разорванных на части острыми зубами и ржавыми клинками. Один человек, с широко раскрытыми от ужаса глазами, возился с заклинившим лазганом, слезы текли по его грязным щекам. Другой, с изуродованной культей руки, привалился к баррикаде, бормоча отчаянную молитву давно забытому богу. Они удержали свои позиции против волны зелени – неповоротливые звери, одетые в ржавый металлолом, их толстые, зеленоватые шкуры блестели от пота и крови, орудуя грубыми чоппами и ржавыми слаггами. Глаза орков горели диким ликованием, когда они крушили кости и рвали плоть, упиваясь бойней. «Император защищает… Он защищает…» – прошептал Альберт, слова были хрупким щитом против надвигающегося отчаяния.
