Назначь мне свиданье
в том городе южном,
Где ветры гоняли
по взгорьям окружным,
Где море пленяло
волной семицветной,
Где сердце не знало
любви безответной.
Эти строки открыли Марии Петровых дорогу к широкой читательской аудитории, но и они же породили биографический миф, который многие авторы возводят в ранг непреложной истины. К величайшему сожалению, распространению этого мифа способствовали люди из близкого окружения Марии Сергеевны, авторитет которых очень высок. Однако быть видным литератором еще не значит быть осведомленным о сердечных делах окружающих тебя людей. Исследование эпистолярного наследия Марии Петровых показывает, что о своей личной жизни в зрелые годы она говорила только с тремя людьми: старшей сестрой Екатериной Сергеевной, Верой Клавдиевной Звягинцевой и Еленой Васильевной (Лёлей) Резниковой-Гурштейн. Больше ни с кем.
Биографические события, которые стоят за строками «Назначь мне свиданье», – тема для отдельного разговора. А в этой статье мы поговорим о том, чего в биографии автора не было и не могло быть в принципе.
Из переписки М. Петровых с Екатериной следует, что «Назначь мне свиданье» было написано под влиянием реальной личной драмы.
«О моих личных делах писать слишком мучительно, т.е. о том, что было, – пишет она в сентябре 1953 г. – Но было – и прошло. Сейчас мне гораздо легче, я гораздо спокойнее.
<…>
Разговариваю с тобой непрестанно. Если бы ты знала, какое ужасное лето я пережила» [4:26].
В архиве Марии Сергеевны сохранились два автографа «Назначь мне свиданье» с указанием года и места написания: «1953, Дубулты».
В Дубултах М. Петровых отдыхала с конца июля по конец августа 1953 года. В этот период Александр Фадеев никак не мог стать причиной ее личной драмы. Как явствует из его переписки, все лето 1953 года он находился сначала в больнице, а затем в санатории, расположенном в Барвихе.
«Родная моя Асенька! – пишет он 25 августа 1953 года своей многолетней корреспондентке А.Ф. Колесниковой. – Одновременно с этим письмом отправляю тебе телеграмму. Все твои письма я получил и получаю, и они доставляют мне радость, как всегда. Здоровье мое значительно окрепло, сомневаюсь, что мне дадут продление в санатории и, очевидно, я закончу свои отношения с «Барвихой» в сентябре.
<…>
Сейчас передал телеграмму с попутной санаторной няней, которая живет в Барвихе (в санатории теперь всякие строгости, боятся инфекции и не выпускают нас за пределы ограды), а это письмо, которое я в спешке пишу карандашом, придется передать уже с другой няней…» [22:461 – 462]
