Нескучная наука. Из истории античной философии

«Странное дело, но в наш век философия, даже для людей мыслящих, всего лишь пустое слово, которое, в сущности, ничего не означает; она не находит себе применения и не имеет никакой ценности ни в чьих-либо глазах, ни на деле. Полагаю, что причина этого – бесконечные словопрения, в которых она погрязла»[1]. Как ни удивительно, но это сказал не наш современник. Это сказал в XVI веке выдающийся французский мыслитель Мишель Монтень (1533–1592). Сей веселый аристократ мог позволить себе не заниматься научным трудом. Наука для него была любимым развлечением, а потому писал он не в соответствии со стандартами, а легко и непринужденно. Родившись в своем фамильном замке, он подрос и некоторое время побыл юристом, потом продал юридическую должность (в то далекое время юридические должности продавались!) и принялся писать книгу «Опыты».

Мишель Монтень (1533–1592)

Слова, с которых мы начали, взяты из этой его книги, и, несомненно, они наполняют нашу душу надеждой. Кому-то может сегодня казаться, что для философии наступили последние времена, что она никогда еще не казалась столь бесполезной. Однако такие времена на протяжении двадцати шести веков ее существования уже были. И сегодня, спустя более четырех столетий со дня смерти Монтеня, философия снова расцвела пышным цветом.

Философия будет цвести и в будущем. Но это произойдет лишь в том случае, если она сумеет проделать то же самое, что уже было проделано ею в аналогичной ситуации, в XVI веке – если она сможет вспомнить, что она – как говорил Ницше, веселая наука, и отделит себя от науки унылой. Тогда, в XVI веке, философии это удалось, и три последующих столетия – семнадцатое, восемнадцатое и девятнадцатое – стали столетиями величайшего расцвета философии. Философы превратились во властителей дум. Труды их читались не только в хижинах, но и во дворцах, изучались гуманитариями и технарями-естествоиспытателями.

«Глубоко ошибаются те, кто изображает ее недоступной для детей, с нахмуренным челом, с большими косматыми бровями, внушающей страх. Кто напялил на нее эту обманчивую маску, такую тусклую и отвратительную? На деле же не сыскать ничего другого столь милого, бодрого, радостного, чуть было не сказал – шаловливого. Философия призывает только к празднествам и веселью. Если пред вами нечто печальное и унылое – значит, философии тут нет и в помине