Деревушка Лозовицы располагалась в низине и была окружена густым хвойным лесом. К ней вела лишь одна узкая дорога, встреться на ней две телеги и не разойдешься.
Приземистые избушки тесно прижимались друг к другу, разделенные пыльной однопуткой да оградой из жидкого штакетника. На дворе стояла поздняя осень, из печных труб валил густой темный дым, а из маленьких мутных окошек лился желтый свет.
Девушка, одетая не по погоде, кралась меж домов, желая остаться незамеченной деревенскими бабами.
Она прошла до края деревни, обогнула дом старосты и углубилась в густой темный лес. Прислушиваясь к шорохам вокруг, она вертела головой по сторонам. Старые хвойные великаны, подсвеченные луной, словно ожили и тянули к ней мохнатые лапы. Дрожа от страха и отодвигая тяжелые ветки, девушка пробиралась вглубь леса, пока не разглядела поросшую влажным мхом, покосившуюся избушку.
Словно во сне, она подкралась к единственному окошку и, как учила ее баб Нюра, дрожащей рукой тюкнула два раза. Глухой звук отскочил от окна и прокатился до самой реки. За мутным стеклом мелькнула скрюченная тень. От холода, а может от страха, девушку пробила дрожь, зубы пошли мелкой дробью.
Из-за вросшей в землю двери раздался скрипучий старческий голос:
– Кто там?
– Здравити, бабушка. Это Прося, – девушка пыталась не выдать охвативший ее ужас. – Меня мачеха к вам послала. Трошка, братик мой, разболелся. Кашляет маленький, что есть мочи, кушать как два дня перестал. Потом обливается, глаз не открывает. Я и молитвы обережные читала, и печь докрасна растапливала, водой со дня Овилы обтирала, а все без толку.
– Кашляет без крови? – остановил всхлипы девушки все тот же скрипучий голос. Старуха явно была недовольна, что ее потревожили.
– Без, – закивала посиневшая от холода девушка.
– Жди, – через мгновенье дверь с противным скрипом открылась, и маленькая, закутанная в старые обноски рука протянула небольшую, плотно запечатанную воском склянку. – Намажешь перед сном грудь и спину мальцу. А как в себя придет, напои отваром из ромашки и жимолости. Жимолость с ромашкой, поди, есть?
Девушка кивнула, но, вспомнив, что старуха ее не видит, хриплым голосом подтвердила.
– Только меду добавь, отвар горький. Утром здоровый проснется, – дверь пропела свою скрипучую песнь.
– Спасибо, – кланяясь до земли перед закрытой дверью, тараторила девушка, косясь на дремучий лес. Обратная дорога страшила напуганное деревенскими байками девичье воображение. – И от Трошки спасибо, и от мачехи с батюшкой.
