Если бы вы спросили меня, какими красками можно описать те дни, то я бы назвала четыре цвета. Тёмно-синий, аж до черноты – как деревенское небо. Белый – как стены старой церкви, которые отчего-то совсем не сливались с седым убранством зимы. Жёлтый – как свет в окошках нашего дома. Зелёный – как столетние высокие ели на берегу реки, посаженные ещё священником.
Казалось удивительным, но все эти цвета можно было увидеть в небе. В самые морозные ночи, приходившиеся на начало Святок, над заброшенной церковью вдруг загоралось большое пятно. Долго-долго переливалось оно словно горсть волшебных самоцветов из сказки. «Северное сияние», – говорили старшие.
С нашим приездом в Коротец на зимние каникулы в небольшом уютном домике вдруг появлялась ёлка. Дед сам приносил её из ближайшего болотистого подлеска – того самого, откуда по словам бабушки к детям иногда «приходил худой ум», заставляя их капризничать. Комната сразу наполнялась запахом свежей хвои и смолы, который смешивался с запахом стеклянных игрушек из коробки…
Я думаю, что больше никогда в жизни мы не были так счастливы. Несомненно, у счастья множество граней; но чувство, испытываемое в те зимние дни, могло родиться только там, среди сугробов. Там оно и осталось.
***
Святки начинались с рождественского Сочельника.
Шестого января утром бабушка говорила: «Сегодня – строгий пост». Держали его до первой звезды, и, кажется, ничего не употребляли в пищу. Теперь мне думается, что даже на ужин мы ели лишь пресную ячневую кашу.
Зато седьмого числа ещё до свету бабушка ставила в русскую печь противни с пирогами и калачами – один за другим. Затворённые, то есть замешанные, на домашней сметане, калачи получались ароматными и рассыпчатыми. Пекла их бабушка много-много, и не только для внуков, и не только в то утро, а почти каждый день после наступления Рождества. Старинный обычай предписывал хозяевам ожидать гостей.
Они приходили вечером. Шумные и весёлые, баски́е и страшны́е – те, кого в наших краях называли таинственным словом «кудеса». Размалёванные угольями и всем, что попалось им под руку, гости изображали цыган, медведей или рогатую нечисть. Они пели, плясали, наводили невообразимый шум и гам, желали всяческого благоденствия щедрым хозяевам, складывали в холщовые мешки угощения и удалялись восвояси. Кудеса могли вернуться на другой вечер – их ждали, их привечали на протяжении всей первой недели после Рождества. На другую неделю будто бы наступало затишье, но перед самым Крещением в дверь снова могли постучать, чтобы после пропасть уже на целый год.
