У самой кромки воды – белый пластмассовый стул. За стулом – отвесная каменная стена, где в редких расщелинах между плотно пригнанными друг к другу валунами растёт дикий виноград. Наверху утёса – маленькое кафе, хозяин которого, крепкий краснолицый мужчина лет пятидесяти с яркими синими глазами, поставил для меня этот стул. Он же помогает мне спускаться вниз по отшлифованным ветром, морем и временем каменным ступеням… Вообще-то я могла бы спуститься сама, но, с точки зрения хозяина, я – редкий бьющийся антиквариат, и ему не хочется собирать осколки на своей территории. Что тут скажешь… У каждого возраста – свои преимущества.
Сегодня море спокойно. Зеленовато-серое, оно лениво плещется, омывая покрытые водорослями прибрежные камни. Чуть дальше от берега – большой валун. На нём – чайка. Мне кажется, это Андрей прилетел поговорить со мной. Хотя сейчас он отвернулся и смотрит вдаль… Туда, где, синея и темнея, поверхность воды соприкасается с небом.
Запах нагретого солнцем моря перебивает аромат духов. Но каждый раз, собираясь посидеть у кромки воды, я наношу на запястье каплю из маленького чёрного флакончика. В то последнее лето Андрей привёз мне эти духи из Франции, и с тех пор я пользуюсь только ими – «Memoir Woman». В них «мандарин и полынь, гвоздика и ладан, пьянящая радость любви и горечь долгой памяти, то краткое мгновение, когда солнце уже село, а ночь ещё не настала…» так написано в описании аромата, и это всё правда.
К морю я прихожу за воспоминаниями… Есть ли что-то более дорогое в мои годы?
***
С Андреем мы встретились во дворе дома, на детской площадке. Впрочем, «встретились» – всего лишь вежливая форма, можно было бы написать «столкнулись», а можно и просто «я взяла» (в каком-то старом фильме у героини была реплика: «Смотрите, какого замечательного мужчинку на улицу выкинули»). В тот вечер Андрей совершенно не собирался встречаться со мной. Он лежал в чёрном пальто на скамейке возле песочницы, и, скрестив руки на груди, читал Фета. У сильных женщин тоже есть слабости. Моя слабость – Фет. Все мои мужчины любили Фета, а я любила их.
На детской площадке было темно, тихо и холодно. В окнах квартир, где мамы укладывали спать непоседливых ребятишек, гасли огни, редкие прохожие торопились по домам, не задерживаясь возле любителя стихов, от которого за несколько метров несло перегаром, и только мне, как обычно, было больше всех надо:
