Сколько себя помню, я всегда сочиняю истории.
Самое яркое из ранних воспоминаний детства: я сижу на стульчике в детском саду, на полу передо мной, полукольцом, прямо на ковре, открывши рты – вся наша группа. Я рассказываю им очередную историю, которую придумываю прямо здесь, на ходу. А воспитательницы спокойно пьют чай.
Когда надоело быть троечником, я начал писать сочинения. И мне понравилось. Настолько, что сочинения я писал не только себе, но и дружкам-подружкам из числа одноклассников. Иногда три, иногда семь, все – за один вечер. А рекорд – три сочинения за одну большую перемену. Татьяна Львовна, простите, я больше так не буду.
Потом, ближе к выпускному, я научился писать романтические письма, которые, натурально, сносили девочкам крышу (у одного из героев Чертовой дюжины тоже есть этот навык – не мог не поделиться, чего добру пропадать спустя столько лет). И практиковал это всю свою дальнейшую холостую жизнь. На последней жертве стрел Амура, выкованных из моих букв, я счастливо и бесповоротно женат. Татьяна Львовна, спасибо; видит Бог – без ваших уроков этого счастья в моей жизни не было бы, и многого другого тоже.
А потом я начал писать сказки. И они начали сбываться.
Самой первой сказки, благодаря которой я (и не я один) в полной мере ощутил мощь древней магии печатного слова, в этом сборнике нет. Приберегу для последующих. Но каждая из тех сказок, которые в этом сборнике есть, была написана для кого-то, и отражала его сокровенное, самое главное на тот момент желание. И все эти желания сбылись, можете мне поверить.
Неописуемое и невероятное рядом. Всегда, каждый миг. Чудеса сопровождают каждый наш шаг. Волшебное и немыслимое только и ждет повода, чтобы обрушиться на наши маловерные головы. Только позови, только протяни руку, только сложи магический узор из слов и искренне пожелай чуду свершиться. Оно свершится, обязательно.
Собственно, все мои сказки – только об этом.
А на тринадцатый день Бог создал Смерть.
Она была восхитительно красива. Неописуемо. Невозможно было даже вообразить такую красоту – в том числе поэтому Бог ее такой и создал. Чтобы доказать, что ничего невозможного для Него нет. Даже рыбы переставали дышать, глядя на нее из-под воды. Даже Солнце замедляло свой бег, увидев юную Смерть, осторожно трогающую босой стопой горячий мрамор растрескавшихся ступеней и в изумлении озирающуюся по сторонам на огромный мир, возникающий вокруг – да-да, когда-то Смерть тоже было чем удивить. На что бы ни обращала Смерть взор своих широко распахнутых, восхитительно прекрасных глаз – все замирало в предвкушении того невозможного, что обещала миру эта красота. Замирало, а потом жило жаждой увидеть вновь этот взгляд, обращенный на себя.
