Джианна
Мое отражение в зеркале сейчас очень подходило для сцены в ужастике: подбородок был залит кровью, из разбитой нижней губы на блузку стекали крупные кровавые капли. Губа у меня здорово опухла, но я была счастлива, что глаза оставались сухими – ни одной слезинки.
За спиной появился Маттео. Он внимательно осмотрел моё лицо. Слава богу, у него не было этой дурацкой акульей ухмылки, поэтому он выглядел вполне терпимо.
– Ты не чувствуешь, когда нужно сдержаться, правда? – Он, наконец, с усмешкой растянул губы, но улыбка вышла неестественной. Его взгляд заставлял нервничать. Я уже видела такое выражение лица, когда Маттео расправлялся в подвале с захваченными в плен русскими.
– Как и ты, – ответила я, морщась от боли, которая при этих словах пронзила губу.
– Это правда, – странным тоном произнес он. Я не успела даже ойкнуть, как Маттео схватил меня за бедра, развернул и посадил на столешницу раковины. – Вот почему мы идеально подходим друг другу.
Нагло улыбнувшись, этот подонок втиснулся у меня между ног.
– Ты что творишь? – прошипела я, толкнув его в грудь, и отодвинулась на самый край, чтобы увеличить дистанцию между нами.
Маттео даже не шелохнулся – он был гораздо сильнее меня. Лишь улыбка стала шире. Он взял меня за подбородок и приподнял лицо.
– Дай посмотрю на твою губу.
– Теперь я в твоей помощи не нуждаюсь. Нужно было с самого начала остановить моего отца?
– Да. Ты права, – хмуро кивнул он и осторожно коснулся большим пальцем ранки, когда приоткрывал мне губы. – Если бы Лука мне не помешал, я бы всадил нож в твоего грёбаного папашу, и плевать на последствия. Может, ещё успею. С превеликим удовольствием!
Маттео приподнял полу пиджака, вытащил из ножен длинный изогнутый клинок и, прищурившись, крутанул его в руке. Затем перевел взгляд на меня.
– Хочешь, чтобы я его убил?
Боже, да! Я вздрогнула, услышав слова Маттео. Я понимала, что так нельзя, но после того, что сотворил сегодня отец, хотела увидеть, как он молит о пощаде. Маттео может любого человека поставить на колени, и это меня ужасно заводило. Именно поэтому я хотела вырваться из нашей среды. Я была способна на жестокость, и образ жизни моей семьи способствовал этому.
