Пролог – существует как вступительная часть литературного произведения, которая предваряет общий смысл, сюжет или основные мотивы произведения. Он также может кратко излагать события, предшествующие основному действию. В отличие от предисловия, пролог всегда художествен.
В. А. Калашников. Большая советская энциклопедия.
Пролог
«Пушкин сидит у себя дома и думает: „Я гений, и ладно. Гоголь тоже гений. Но ведь и Толстой гений, и Достоевский, царствие ему небесное, гений. Когда же это кончится?“ Тут все и кончилось1»
– Понимаешь, в этой миниатюре Хармсу удалось сформулировать некое универсальное свойство ГЕНИЯ, его пророческую сущность. На чем, кстати, наиболее внятно из современных философов, настаивал Бердяев, имевший мужество не только признать объективную уникальность (сиречь – избранность) ТАЛАНТА, но и определить его как нормативную составляющую религиозно-философской парадигмы Христианства. При этом ИЗБРАННОСТЬ у Бердяева понимается как способность ТВОРИТЬ, в отличие от Ницше, понимавшего ИЗБРАННОСТЬ, как право ПОДАВЛЯТЬ. И тут есть что-то глубоко ментальное. Способность творить дается Богом. Право подавлять узурпируется человеком. Пресловутое того же, «царствие ему небесное», Достоевского: «Тварь ли я дрожащая, или право имею». То есть, и в том и в другом случае, НЕРАВЕНСТВО определяется как некое фундаментальное свойство всего живого, «канонизированное» Самим Создателем. Отсюда следует, что декларация всеобщего равенства – одна из форм отрицания Бога, что и подтверждают потоки, пролитой во имя этого равенства, крови. Вопрос только в источнике: «Божественное» неравенство, талант – источник процветания, «человеческое» – первопричина кровавого хаоса. Что, кстати, парадоксальным образом, делает «человеческое» понимание неравенства, избранности, эквивалентным «всеобщему равенству». Даже название этому придумали – «диалектика».
Расположившаяся на гребне, покрытого яркой сочной зеленью, холма, крытая галерея, украшенная стилизованной под геральдику лепниной и мозаичными фресками в стиле арт-нуво, придавала пейзажу обаяние барочного декаданса, а коллоидная взвесь мелкой как пыль влаги – почти сюрреалистичное ощущение чистоты, свежести, каким-то странным образом не диссонируя, но образуя некое экзистенциальное единство, гармонию контраста. Это ощущение объективно передавалось, неторопливо прогуливающимся под сводами галереи, туристам, объединяя их в целостность, к которой совершенно неприменимо слово «толпа». Скорее общность, создающая свой «ментальный конденсат» – эгрегор праздности.