Серый туман стелился по улицам города подобно лапам уродливого бесформенного чудовища. Днем он прятал от взгляда синеву неба, ночью зловеще вился вокруг факелов и фонарей. Туман пах грязной влагой и машинным маслом. Он вбирал в себя смог от передовых производств и дешевых папирос.
Если бы Цзяо Яна спросили, нравится ли ему этот город, он непременно ответил бы, что в более паскудные места его жизнь не заносила. Пожалуй, он и сам прекрасно понимал, что эти слова будут ложью.
Сердце Яна стучало с Лондоном в едином ритме, он вдыхал полной грудью его серый воздух вместе с одурманивающим ядом, что сейчас мягко тлел в раскуренной трубке, а тонкая струйка опиумного дыма точно так же становилась частью лондонской мглы.
Ян сидел на крыше, привалившись к печной трубе, и полузакрытыми глазами наблюдал, как копошатся в тумане темные фигуры, похожие на людей. Все это – сколько возможно разглядеть – были его охотничьи угодья. Так забавно: даже скажи кому подобное вслух – и собеседник ни капельки не удивится. В Лондоне о милосердии, точнее, о том, что вообще существует такое слово – милосердие – вспоминали только стоя на подмостках виселицы, когда палач уже положил руку на рычаг. Причем попадали на виселицу чаще за двусмысленные шуточки в адрес Его Императорского Величества, короля Гранбретании, и почти никогда – за пару аккуратных трупов, выкинутых в Темзу в предрассветный час. «Кто сильнее, тот и прав» – словно говорил безукоризненно серый город, и Ян мысленно улыбался, полностью разделяя такой подход.
– Господин Цзяо! Беда! – чей-то мерзкий голос испортил умиротворенное созерцание.
Ян резко обернулся – и младший слуга, только что выбравшийся на крышу сквозь открытый люк на чердак, поспешно потупил глаза. Боится. Они все его боятся. И в то же время почти боготворят. Странное чувство – оно Яну чертовски нравилось.
Легкий жест, переливы эссенции на кожаном браслете – и в ладонь лег верный меч, так естественно, будто бы не его – все-то около года назад – пришлось медленно, как норовистого скакуна, приучать к плетениям чужой, гранбретанской магии.
Возник, сверкнул сталью – и вновь растворился. Здесь, в тени чопорной столицы, не найдется ни одного соперника, действительно достойного этого меча. Ян называл его «огонь и мрак», и верил, нет – знал, что у меча есть собственная душа. Не стоит оскорблять его всяким сбродом.
