В ночи, которой час неведом,
Вне измерения земли —
Два странных голоса беседу
Ожесточённую вели.
– Он наш! – ярился вестник адский.
– Он сам себе назначил путь,
Молясь в темнице бессарабской
«Спаси меня – хоть кто-нибудь!»
– Не вы пришли ему на помощь.
– Он с вами был бы чист, но мёртв.
– Того, кто Небом брошен тонущ,
Легко утягивает чёрт!
– Бежав, освобождённый нами,
С семьёю через океан,
Теперь он обречён на пламя,
Душою нам во власть отдан.
– Он возместит десятикратно
Ему подаренную жизнь:
Предавшись злобе безвозвратно
И душегубством занявшись.
– Он умертвит и растерзает
Тех, кто невинен. Тех, кто слаб.
Тех, кто любить его дерзает,
Чья жизнь добро ему несла б.
– Он будет нападать, как хищник,
И Монреаль погрузит в плач.
– Снаружи – досточтимый книжник.
– Внутри – разнузданный палач.
– Уймись, отродье! – в тихой речи
Как будто заструился свет.
– Он был испуган и беспечен
И допустил дурной обет.
– Но даже ересь манихейства
Не повергает дух во тьму.
– Он не искал ценой злодейства
Свободы телу своему.
– Да. Будет мерзок он и гнусен,
За то, что ты ему помог.
– И дар, в котором он искусен,
Растопчет сам в грязи у ног.
– Слова его – во власти скверны.
– Он станет поносить, как пёс,
Достойных, праведных и верных.
– Но делом только благо б нёс!
– Не тягче крест его до века…
– Ступай же, враг лукавый, прочь!
А между тем заря Квебека
Собою разогнала ночь.
И человек, проснувшись утром,
В дневник свой запись накропал,
Заполнив строк потоком мутным
Про genitalii и kal.
Вот так самозабвен и нагл
Он над похабщиной корпел.
А где-то тихо плакал ангел,
И бес в бессилии шипел.
…Помолимтесь же за собрата!
Та злость, которой он дрожит —
Лишь отдалённая расплата
За гнёт, что был им пережит.