(ЧЕРИЛ, двадцати с небольшим лет, говорит из круга света, окруженного темнотой).
ЧЕРИЛ. Все начинается и заканчивается одиночеством. Именно это ты помнишь. Шагая ночью по Овалу[1] в одиночестве, в аду, где пары занимаются любовью на скамейках, в кустах, этот акт совокупления, плоть к плоти, момент проявления смерти, время, пожирающее все надежды. Это и есть воспоминание, или конец воспоминания, то, что есть любовь, или была, или будет, или никогда не была. Воспоминание моего голоса. Шагающее со мной по утрамбованной дорожке к красному каретному сараю, мои волосы вьются рыжизной в дожде. Моя плоть в свете свечи.
Весной особенно много самоубийств.
Ладно. Вот что я знаю. Однажды принцесса жила в башне. А напротив стояла другая башня, в которой жил принц. Только не могли они встретиться. Смотрели друг на дружку из окон, которые находились высоко-высоко. И за башнями протекала река, и с одной стороны находился огромный стадион, и она видела из окна все эти здания университета, словно сошедшие со средневековой картинки, тренировочные поля, библиотеку, Овал, прятавшийся за постройками и деревьями, и весной можно было шагать и шагать, до полного изнеможения, и попытаться заснуть, да только сон не шел.
Вечерами ты спускался в подвал своей башни, где жарили гамбургеры и картофель-фри, и запах подгорающей плоти возбуждал, и теплые весенние вечера, и звуки из музыкального автомата, «Битлс», «Стоунс», «Мамас-и-папас», музыка и почерневшая плоть, горели в твоей душе, и я была Дьяволом в синем платье.
Каждую ночь у нас проводились пожарные учения и звучала тревога, потому что какая-то бедная безумная девушка что-то сожгла в башне, и поскольку во время учений и при тревоге пользоваться лифтом запрещалось, нам приходилось спускаться на двадцать лестничных пролетов, все девушки в халатах и ночных рубашках, одна с очень длинными волосами, как у кузена Итта в «Семейке Адамс». Мне это нравилось. Мне нравилась опасность, и ночная доступность всех этих юных тел, сбившихся в кучку на холодной автомобильной стоянке весенней ночью, и в эти драгоценные моменты, пока продолжалось учение, я чувствовала себя и менее одинокой, и более. Мне становилось грустно, когда все заканчивалось и всем приходилось подниматься на верхние этажи, и я оказывалась в постели одна. В таком огромном университете, с таким множеством людей – и одна.
