Пролог
Душная летняя ночь. В окно казацкого куреня нагло заглядывает
полная луна. Жёлтый луч медленно крадётся к морщинистому лицу
седобородого старца. Наконец свет трогает закрытые веки. Во дворе
поднимает тревогу пёс, лай быстро переходит в жалобное
поскуливание.
Матвей Ермолаев резко просыпается, соскакивает с кровати и
выглядывает в окно. Напротив, в маленькой станичной церквушке
настежь распахнута дверь. В колышущемся свете зажжённой внутри
свечи отчётливо видна заползающая, словно чёрная змея, тень за
порогом. Тёмный силуэт высокой фигуры исчезает в дверном проёме.
Свет усиливается, одновременно вспыхивают многочисленные свечи в
церкви. Тихо, протяжно, жалобно стонет колокол, будто ветер
гудит.
Старец торопливо натягивает поповскую рясу, вешает на грудь
массивный медный крест и босиком бежит к церкви.
У алтаря замерла очень высокая стройная женская фигура в чёрном
платье до пят. Задрав голову, рассматривает лики святых на
иконостасе. Непослушные длинные чёрные пряди волос разметались по
плечам.
— Негоже женщине с непокрытым челом в храм входить! — прямо с
порога набросился на нарушительницу церковных устоев суровый
батюшка.
— Матвей, я в твою богадельню не молиться среди ночи пришла, —
молодая женщина грациозно обернулась. В руках она нежно держала
свёрток с младенцем. — Ты, сводный братишка, теперь станешь ещё и
крёстным отцом моего дитя.
— Фелиция, не по обряду это — самому крестника крестить. Да и не
в ночи святое таинство твориться должно, — насупил седые брови
святой старец. Отношения со сводной сестрой у него сложились
непростые. — Не богохульствуй, ведьма! Полсотни лет по миру
шлялась, а теперь грехи отмолить решила!
— По разным мирам много хаживала, — тряхнув волосами, нагло
сверкнула белозубой улыбкой очаровательная красотка. — Ты, братец,
не корчи из себя святого, сам в молодости славно погулял, да и в
Турецкую войну шашкой нарубил врагов гору. А помнишь, как ты за
голой старшей сестрой в бане подглядывал?
Красавица медленно опустила руку к коленке и, осторожно захватив
ткань платья двумя тонкими изящными пальчиками, резко подняла к
поясу, соблазнительно обнажив выставленную вперёд стройную ножку в
туфельке на высоком каблучке.
Колдунья мгновенно пробудила в старом казаке забытые мужские
желания.
— Я уж почти полвека былые грехи замаливаю, — поп ухватился
ладонью за крест на груди и, стиснув зубы, погнал прочь бесовское
наваждение. — Побойся бога, девка распутная! Уж нам помирать скоро,
а ты всё не перебесишься.
