– Поединок! Поединок!
Мимо почти пронеслась ватага из незнакомых мальчишек. Один из
них, белобрысый с перебитым на бок носом, на секунду задержался,
уже даже за камнем нагнулся, но Мих прорычал ему в спину.
– Лучше не надо, паря.
– Митька, да брось ты, не видишь орчук. Руки о такого только
марать.
Белобрысый трусливо обернулся и умчался прочь. Много их таких
бегает, всем полукровка как бельмо на глазу, каждый и норовит
поддеть, унизить или просто осмеяться. Нечто мало жизнь Миха
била-кручинила? Орчук поднялся на ноги, отряхнул широкие, но
короткие штаны, поковырял мостовую босым пальцем и покрутил
головой.
Солнца за тучами не видно, те аж будто над крышами висят, но
чутьем своим звериным, за долгие года родичами-кочевниками
выпестованным, знал орчук, что время к закату близится. Что то
значит? Не будет больше сегодня работы. Не станет кричать половой
его по мелкому поручению, не прикажет купец товар какой к дому
снести, не попросит кузнец лошадь для перековки подержать. Поесть,
значитца, надо, да спать идти.
Мих отер пот с широкого крепкого лба. Ох, духота-то какая,
разродиться бы небу дождем, а то мочи никакой нет. Пучится тучами,
пучится весь день, да толку никакого. Ему-то еще ладно, привыкший к
жаре, а вот барыню одну давеча сморило. Прям тут несчастная душа
упала, кабы не он, голову расшибла. Милая такая, сахарная, кожа
белая, Мих сроду даже рядом с такими не стоял. А она даже «мерси» и
к сопровождающему вспорхнула. Эх, как бы человеком был, так бы и
приударил.
Орчук оглядел взглядом пустеющую улицу. Гордо высились кирпичные
молчаливые дома, пропахшие с парадных духами да одеколонами
всякими, а с черного входа смердящие нечистотами и помоями, что
прислуга прямо на ступени льет. Лениво переругивался биржевой
извозчик с обычным ванькой, вставшим по ошибке на его месте, но
понимал Мих, не дойдет до драки, слишком уж жарко, чтобы кулаками
махать. Возвращались со службы в пыльных штиблетах и мундирах не по
размеру канцеляристы низших чинов, для которых обращение «Ваше
благородие» и то за счастье. Действительно, пора.
Купил Мих два калача огроменных за четыре копейки. Еда хоть и
черствая, залежалая, однако питательная. Да и любил орчук все самое
простое, как папенька его говаривал, «незамысловатое». Репу
тушеную, кисель гороховый, рассольник, щи разномастные, даже из
«людской» говядины, грибы в сметане запеченые, пироги. Бывало
в дни жирные, прибыльные или особливо удачливые, угощали его
яствами наниматели, то ли из жалости, то ли забавы ради. Всем
интересно поглядеть, как чудовище такое будет белорыбицу тушеную
али артишоки фаршированные кушать. Не знали, что орчук не только
этикетам разностным обучен, но даже грамоте мало-мальской. Все же
папенька был человеком, и всю жизнь старался из него, Михаила
Бурдюкова, человека сделать, царство ему небесное.
