На дворе у нас пятница, тринадцатое число, а вчера была метель, и на Седьмой авеню теперь что ни шаг – то проклятия и зубовный скрежет. Ноги по щиколотку увязают в слякотной кашице. По ту сторону Седьмой возвышается терракотовая башня – здание газеты «Таймс», перехваченное светящейся лентой. По кругу бегут электрические буквы, слова складываются в заголовки: «232 голосами против 89 палата представителей окончательно одобрила присвоение Гавайям статуса штата; президент Эйзенхауэр готов подписать законопроект…»
О Гавайи! Благословенная земля сладкоголосой Халелоке[1], где солнце золотит ананас, где под треньканье гитары и бормотание волн тропический бриз играет травяными юбками местных красоток…
Я крутанул кресло, и взору моему предстала Таймс-сквер. Джентльмен с рекламы сигарет «Кэмел» пускал пухлые колечки настоящего дыма поверх автомобильной пробки. Этот элегантный красавец с губами, застывшими на выдохе в вечно-удивленном «О-о!», – наш бродвейский посланец весны. Пару дней назад он вдруг оброс лесами, на которых повисли бригады рекламных живописцев. В их руках темная фетровая шляпа с ленточкой преобразилась в канотье из панамской соломки, а зимнее пальто с бархатным воротником – в полосатый льняной костюм. Конечно, у нас здесь все обставлено проще, чем в Капистрано[2], и ласточки с рыжими хвостиками не прилетают к нам после долгой зимы, но, в общем и целом, суть перемены ясна.
Дом, в котором находилась моя контора, был построен еще в прошлом веке – четырехэтажный кирпичный инвалид, кое-как склеенный уличной копотью и голубиным пометом. Сооружение сие венчает что-то вроде короны из разноцветных реклам: туристические фирмы зовут в Майами, нескончаемые пивовары расхваливают свой продукт. На углу поместилась табачная лавка, рядом с ней – заведение, где играют в китайский бильярд, потом две палатки с хот-догами, и по центру – кинотеатр «Риальто». Вход зажат в узком простенке между магазином порнолитературы и сувенирной лавкой, выставляющей напоказ целые груды подушек-пукалок и гипсовых собачьих кучек.
