Этого человека я знал давно – больше десяти лет, и достаточно близко.
Называя его по фамилии, имени, отчеству я не мог отделаться от мысли, что у него есть еще одно имя, которое он тщательно скрывает от меня; что общаясь со мной, он надевает маску, но как только выпадает из моего поля зрения, тут же скидывает маску и становится другим.
Тем другим.
С другим именем.
Это странное ощущение его второй сущности не покидало меня никогда.
И вот однажды он, находясь у меня кабинете, после нашей беседы встал и пошел к выходу. Я же вдруг, совсем неожиданно для себя, тихо сказал ему вслед: «Пендоус».
Он вздрогнул (точнее, вздрогнула его спина), но он не остановился и даже не обернулся, медленно открыл дверь из моего кабинета и вышел.
Откуда, из каких глубин сознания возникло у меня это слово, мне было непонятно, но с тех пор наши отношения резко изменились. Он хотя и не показал вида, что услышал произнесенное мной непонятно откуда взявшееся в моей голове слово, все же в глазах его появилась тревога – он почувствовал, что я что-то понял.
А мне эта тревога в его глазах дала повод подумать – Пендоус, что это? А может, это его другое имя, странное и тайное?
«Пендоус». Откуда оно?
Я перерыл все святки, и библейские, и простонародные, зарубежные словари и энциклопедии, но этого слова так и не нашел.
Пытался узнать у филологов, что вообще обозначает это слово Пендоус. Филологам это слово было неизвестно.
Я долго ломал голову и наконец понял, что «Пендоус» – это уникальное слово.
Я стал приглядываться к Пендоусу повнимательнее. А он, чувствуется, стал приглядываться ко мне.
Что же мне известно об этом человеке?
А известно, оказывается, мне было очень мало. Лишь то, что он женат, что у него нет детей (по крайней мере законных), что имеет квартиру, машину и молодую любовницу, и то, что был как бы полностью предан мне и нашему делу.
Но оказывается, были и иные факты его второй жизни, его второго я.
Оказывается, выходя из моего кабинета он сразу же преображался: спина его выпрямлялась, лицо приобретало надменно-презрительное выражение, голос вместо покорного и осторожно-рабского становился властным и безапеляционным. Теперь за моей дверью он на все имел свое мнение. Пендоус рассказывал, что все хорошее, что делал я, совершалось с его подачи. А если что-то и происходило по моим личным распоряжениям, обязательно было плохо, несмотря на то что он якобы меня предупреждал.
