Наконец юная поэтесса сдалась.
Облизнув пересохшие от страсти губы, я стал дрожащими от возбуждения пальцами расстегивать пуговички на ее шелковой блузке в мелкий цветочек. Осталась последняя, и тогда… Тогда я…
И в этот самый момент кто-то начал яростно колотить по моей голове пустой консервной банкой. От дикого шума я подскочил в кровати на полметра и, распахнув глаза, стал очумело озираться.
– Где она?..
Поэтессы нигде не было.
Я посмотрел на свои пальцы, все еще сонно перебирающие желанные пуговички, и ими же придавил кнопку ненавистного будильника.
Тут же зазвонил домашний телефон.
– Да, – просипел я в трубку.
– Спишь, черт кудрявый, а у меня всю последнюю партию твоих книг арестовали!
Я понял, что обращаются именно ко мне, поскольку я вполне еще кудряв. А вот о какой партии речь идет, въехал не сразу. Только хотел уточнить, как запищал сотовый телефон.
– Одну минутку, – сказал я в трубку домашнего телефона. – Да? – уже в тембре проговорил я в сотовый телефон.
– Вася! Василий! Где ты, Вася? – с ходу стал надрываться кто-то на другом конце. А так как меня звали Васей, я понял, что на свет божий призывают меня.
– Тут я. Слушаю, – сообщил я в телефон.
Там очень обрадовались.
– Вася, елки-палки, давай скорее к нам! Тут у нас такое…
Что у них там, я не дослушал – позвонили в дверь.
– Кто? – крикнул я издали, не подходя к глазку.
– Пушкин.
– Какой еще Пушкин? – оторопело переспросил я.
– Самый обыкновенный. Который вас, Василий Петрович, на машине возит.
– Тьфу ты! – плюнул я с досады. Собственного водителя не узнал. – Сейчас… иду…
Я прижал к уху сотовый телефон. Там, не заметив, наверное, моей отлучки, уже заканчивали:
– В общем, понял? Давай, вали к нам.
И не успел я переспросить, что должен понять, кому давать и куда валить, как мой собеседник отключился.
Надевая брюки, подхватил трубку домашнего телефона, но там слышалось только пикание. Видимо, с арестованной партией книг разобрались без меня.
Часы. Кейс. Свежий платочек. Зеленое яблоко в зубы. Газету – в карман. И – в лифт.
