Хоть Пьер и не был ловеласом,
Скорей стыдлив не по годам,
Своим густым певучим басом
Он покорял девиц и дам.
На нём всегда жилет атласный,
Сюртук и шляпа – канотье.
В Монако знал его прекрасно
По имени любой крупье.
Он проклинал азарт свой плача,
Когда за ломберным столом,
Молясь изменчивой удаче,
Пьер проиграл Марсельский дом.
Потеют белые ладони,
Дрожит под картами рука.
Его имение в Гаскони
Ушло недавно с молотка.
Благоразумие забыто.
Пьер как всегда идёт ва-банк,
И Монте-Карло нарочито
Всосал его последний франк.
Что предпочесть петлю и ветку,
Иль головою в водоём?
Вдруг жгучий взгляд под вуалеткой
Его пронзает как копьём.
Но не копьё – стрела Эрота
Пронзила молодую грудь.
И горло вдруг сдавило что-то,
Ни слово молвить, ни вздохнуть.
Убогий мир вдруг стал богатым.
Печаль рассеялась как дым.
Цветы налились ароматом,
Лазурный берег стал цветным.
От новых чувств сплетались мысли.
Застыли на губах слова.
И разноцветным коромыслом
На небе радуга всплыла.
Желанье тела молодого
Манит в неведомую даль.
Она не говоря ни слова,
Подняла черную вуаль.
Восток алел как на картине,
Уста раскрылись как бутон,
И словно к роднику в пустыне,
К ним нежно прикоснулся он.
Качала страстные качели
Амура острая стрела,
А номер люкс в большом отеле
Сомкнул горячие уста.
Был суицид уже некстати.
И Пьер, пока ещё живой,
Проснулся неглиже в кровати
В объятьях женщины чужой.
Насытить Купидона голод
Пришла чудесная пора.
А ночь любви прекрасный повод,
Чтоб познакомиться с утра.
