Святой

И сказано было,

идущий к истине встретит немало преград,

но каждая будет делать его сильнее и крепче.

Пока он сам не станет стеной для следующего искателя.

Логос 17, из возвращённых текстов.

Запах "святости" царил буквально повсюду. Похоже, в этом месте прочно обосновался целый выводок. Иначе такую плотность миазмов не объяснишь. Ладан и что-то ещё... словно бы медный привкус, смешанный с тропическими цветами. Конечно, для обычного человека здесь пахнет разве что церковными благовониями. И то чуть слышно. Меня же этот "фимиамный" поток сбивал с ног ещё с порога.

Я поморщился и, поправив портупею, шагнул внутрь. Развалины храма всё ещё хранили древние мольбы о несбывшемся. Да и приходящие сюда люди, чтобы в тщетных попытках уговорить бога вернуться, продолжали поддерживать намоленность полуобвалившихся стен. Поэтому и спрятаться здесь было легче всего. Свет среди дня, тьма в глубокой ночи.

Хрустят под ногами осколки камня и кирпича. Не спешу и оглядываюсь вокруг, чтобы глаза привыкли к уровню освещённости. Из дыр в крыше падают золотые пропылённые лучи, но в углах здания кроется тень, где может обитать кто угодно. Ладонь сама тянется к рукояти Освободителя, но я знаю, что его лучше оставить, как последний шанс. Не для меня, а для того, кто захочет сойти с проклятого пути. Оборвать привычные и приятные нити силы, иного умения, того, что делает тебя уникальным и особенным трудно. И не каждый пойдёт на это самостоятельно. Потому моя задача так и сложна. Убедить словом и делом. Показать и объяснить. А, если нужно, то и провести самому за руку к истинно человеческому.

Медленно делаю несколько шагов к центру бывшего святилища, туда где когда-то стоял алтарь. Сейчас там только груда мусора и проржавевший металл. Скрученные остатки арматуры, несшие в своей геометричности древний символ Единого и Милосердного. Без веры и энергии, теперь это всего лишь прах утерянной цивилизации.

— Ты не обманешь меня этим маскарадом. Поднимайся, — тихо сказал я, увидев стоящего на коленях старика.

Сгорбленная фигура, которая обреталась поодаль за кучей всякого хлама, неспешно поднялась. Сделав последний молитвенный жест, неизвестный коснулся почти осыпавшейся фрески и только тогда повернулся в мою сторону.

Спокойный, будто даже умиротворённый взгляд карих глаз, чуть крючковатый нос и седая борода, обрамлявшая морщинистое лицо. Худощавая фигура в потёртом светло-коричневом балахоне, из которого видны только покрытые толстыми венами кисти рук. Вот и весь дедуля или тот, кто принял его образ.