Тронный Залцитадели Тёмного Властелина,
владыкиИмперии Вечной
Ночи,не столько впечатлял, сколько
давил.Слишком громоздким казался интерьер. Сдается мне, его
изначально задумывали таким образом, чтоб каждому, кто оказался в
Тронном Зале, было максимально неуютно.
Сводыбыли высеченыиз окаменевшего страха и застывшего ужаса.
Они тонули в аметистовой тени кошмаров, отчего возникало ощущение,
будто потолоквот-вотрухнет прямо на голову. Сегодня это было бы особенно забавно.
Потому как народу в Зале набилосьсверх меры.Ещё бы!Кто пропустит такое
представление?!
Воздухздесь казалсяспёртым,
густым, тяжёлым.Вонялостарым камнем, расплавленным воском
гигантских свечей и едкой, серной скорбью плачущих
горгулий.
Горгульи, огромные твари с кожистыми
крыльями,сиделина карнизах, под самым потолком. Ихобжигающие слезы нескончаемым потокомлились на обсидиановый
пол,прожигаядымящиеся черные
пятна.
— Если они не прекратят,
вместо замка мне достанется лишь кучка руин,сожжённыхкислотой, —буркнуля.
Со стороны могло
показаться,будтонаследник трона разговаривает со своим
плечом.Хотя, пожалуй,
если посмотреть на тех, кто явился проводить папочку в последний
путь, моё плечо обладало самым высоким уровнем
интеллекта.
Кстати, да. Я — Каземир
Чернослав, наследник Тёмного Властелина.Пока просто Каземир, но ужескоро—Каземир II, как только отца доставят к погребальному
костру.
На катафалке в центре зала
стоял резной гроб,украшенный мерзкими
мордами.В нём покоился Казимир I
Чернослав, Повелитель Страха и Ночи.Произошло то, во что уже никто не верил.
Тёмный Властелин умер. Окончательно и бесповоротно.
Я, его единственный сын, стоял
в первом ряду. За моей спиной и с обеих сторон толпились те,кто желал лично убедиться, что
сегодняшнее мероприятие – не дурацкая шутка и не очередной
идиотский розыгрыш папеньки.
Я буквально чувствовал взгляды
этих подхалимов, как и некоторую настороженность. Мой не совсем
уравновешенный характер – дело известное. Поэтому, часть гостей
старалась держаться поближе к выходу, чтоб успеть в случае чего
выскочить из Тронного зала, а часть наоборот, старалась оказаться
ближе к моей без пяти минут венценосной персоне. Чтоб я наверняка
запомнил физиономии особо страдающих и оценил их
преданность.
Возможно, мое лицо было
слишком высокомерным и скучающим. Не спорю. Я и не пытался
выглядеть хорошим сыном, горюющим об утрате родителя. Зачем? Всем
прекрасно известно, насколько сложными были наши с ним
взаимоотношения.
