В кабинете директора
Школы стояла гробовая тишина. Впрочем, стояла не только тишина, но
и я тоже стоял. Как дурак. Посреди этого кабинета в окружении
чекистов.
В голову упорно лезла
расхожая фраза из моего времени. Очень интересно, но ни черта не
понятно. Просто вариантов, по которым меня могут не принять в
комсомол, на самом деле, предостаточно.
К примеру, если Шипко
все-таки рассказал об этом чертовом "джебе". Я, конечно, молодец и
на протяжении длительного времени обвожу вокруг пальца таких
волчар, как Клячин, Бекетов или тот же Панасыч, но недооценивать их
всех точно не сто́ит. Велика вероятность, что в ответ на мой
рассказ про какого-то мутного пацана, учившего меня в детском доме
боксу, Шармазанашвили задастся целью проверить информацию. В
принципе, почему бы и нет? У него, в отличие от воспитателя,
получится сделать это гораздо быстрее.
Или, что тоже вполне
вероятно, Клячин ради того, чтоб подгадить Бекетову, поделился
какими-нибудь соображениями с директором Школы. Или опять прибежал
неизвестный пока еще крысеныш из барака, чтоб накапать о моих
косяках. Не знаю, каких именно, вроде бы ничего особо серьёзного не
случалось, но было бы желание...
Как ни странно, во всей
этой ситуации меня обнадёживало присутствие Цыганкова. Если этот
мудак находится здесь, то он скорее всего, замешан. А Цыганков не
просто мудак, Цыганков – идиот. От него если и можно ждать
подставу, то не сильно опасную. Правда, идиот со связями. Однако
это всяко лучше, чем другие варианты. В любом случае я пока решил
придержать язык и подождать, что будет дальше.
К тому же после слов Шармазанашвили все присутствующие молча
уставились со значением на меня. Как на клоуна, честное слово. Или
на человека, который сейчас должен сделать что-то крайне
неожиданное, но важное.
Наверное, только лицо Шипко не выражало вообще ни черта. Злость
исчезла, ей на смену пришло равнодушие. Просто каменный истукан, а
не Панасыч. Зато остальные с разной степенью заинтересованности
пялились в мою сторону.
Физиономия Шармазанашвили выглядела слегка осуждающей, но
по-отечески доброй. Подозрительная такая физиономия. Мол, ты не
переживай, кайся! Говори все, как на духу. А мы тебя внимательно
послушаем. Потом, возможно, расстреляем, но послушаем очень
внимательно.
Молодечный рассматривал меня с любопытством. Причем, это было
такое любопытство…Типа – ну-у-у…давай, жги, пацан. Очень интересно
посмотреть, как ты выкрутишься. А я и рад бы повеселить
Кривоносого, но мне пока ни черта не ясно, чем конкретно.
