Привал. Совсем разучился ходить по горам после двухлетнего перерыва! Стараясь угнаться за дядей Рибдом, я стал спотыкаться всё чаще.
Кажется, тётя Мея заметила, что я падаю с ног, и уговорила дядю сделать привал. Сама она легкая, стройная, прыгает по камням, как горная Артемида (я в книге читал). Но тут сделала вид, что устала.
Дядя Рибд – тот вообще никогда не устает. Если бы даже я сказал ему, что больше не могу, он бы только начал надо мной издеваться. Он говорит, что хочет сделать из меня настоящего мужчину, но я ему не верю. То он устраивает поход за походом, то, когда я только-только начал за ним поспевать, бросает их совсем… Хотя насчет настоящего мужчины я и до того не верил.
Он и сам-то какой-то ненастоящий. Высокий, худой как скелет. И лицом похож на скелет, так череп кожей обтянут. Только возле рта и на лбу застывшие складки кожи, которые, если бы не были такими неподвижными, обозначали бы улыбку, а так выражение лица только ещё более никакое делается. Шагает себе вверх по камням как по ровному месту, равномерно переставляя ноги, с болтающимися руками. Жутко холодный ветер рвёт его чёрное одеяние, а он его не замечает, словно у него кости из свинца. И не только кости. Его лицо какого-то серого цвета, совершенно неподвижное, тоже вполне могло бы быть из свинца. Только когда он говорит, чуть приоткрывается щель рта, и всё. Правда, если бы, например, Мастер Скала, если бы oн, конечно, и вправду был, отливал дядю из свинца, непонятно, как он мог бы выбрать такое неприятное выражение для его лица.. И душа у него свинцовая – если вообще есть. Нет, дядя Рибд мне никогда не нравился. Хотя мне всегда казалось, что для меня же было бы лучше изображать это, но я не могу себя заставить. Я могу быть только вежливым. Я бы, может, был иногда и невежливым, но я его боюсь. Впрочем, если бы я его поцеловал, он бы удивился, возмутился, и наказал бы меня, наверное.
Тётя Мея – совсем другое дело. Она хоть иногда на вопросы отвечает. Правда, она не знает, сколько я ещё и подслушиваю. Как-то я подслушал, как дядя Рибд выговаривал ей за то, что она рискует ко мне привязаться душой. Кажется, ей это тоже казалось очень опасным. Почему? Об этом я стараюсь не думать. Они иногда так страшно говорят обо мне между собой какими-то зловещими намёками, так что лучше бы и не слышать.
