Михаил Чирич стоял у стола в подвале книжной лавки и методично
разрезал колоду карт на две равные части, затем тасовал их обратно.
Механическое движение, помогающее думать. Пальцы двигались сами по
себе, отточенным жестом картежника, а разум работал над другой
задачей.
Русский журналист. Александр Соколов.
Он появился в Белграде две недели назад, аккуратно вписался в
круг сербских патриотов, написал статью в «Новое время», которая
звучала правильно, не слишком радикально, не слишком осторожно.
Золотая середина, которая либо означала профессионализм, либо
профессиональную ложь.
Чирич не доверял золотым серединам. В его мире были только
крайности: друзья или враги, предатели или герои. Тех, кто пытался
балансировать между, обычно расстреливали с обеих сторон.
Карты легли на стол ровной стопкой. Он снова разрезал
колоду.
— Михаил, ты нервничаешь, — заметил Владимир Йованович, сидя на
ящике в углу подвала. Студент-философ, двадцать три года, худой как
жердь, с умными карими глазами и привычкой видеть то, что другие
пропускали.
— Не нервничаю, — отрезал Чирич, не поднимая глаз от карт. —
Думаю.
— О русском?
— О русском.
Подвал был небольшим, аршинов двенадцать в длину, аршинов девять
в ширину, с низким сводчатым потолком из кирпича. Пахло сыростью,
старой бумагой и керосином от лампы, висевшей на крюке у лестницы.
В углу громоздились кипы брошюр и прокламаций, продукция подпольной
типографии, которая когда-то работала здесь, пока австрийцы не
начали усиленно патрулировать Дорчол.
Сейчас в подвале собралось шестеро.
Владимир в углу, наблюдательный и спокойный. Милош Радович стоял
у противоположной стены, скрестив руки на груди. Крупный парень с
квадратной челюстью и постоянным недовольным выражением лица. Сын
рабочего с табачной фабрики, ненавидел австрийцев той яростной,
простой ненавистью, которая не нуждалась в философских
обоснованиях.
Петар Станкович сидел на низкой табуретке возле стола, нервно
теребя края своей куртки. Худое лицо, большие темные глаза,
постоянно влажные, или от слез, или от недосыпания. Его двоюродный
брат Неделько Чабринович сидел в австрийской тюрьме. Петар не спал
нормально с того дня.
Душан Илич сидел в другом углу, обхватив колени руками,
покачиваясь взад-вперед. Его руки мелко дрожали, лицо покрыто
испариной, зрачки расширены.
