Он проснулся от того, что снег забился за воротник.
Снег был мелкий, будто смолотый крохотной мельницей. Он сыпался
за шиворот, колол кожу на шее, между лопаток, медленно полз вниз по
спине, вызывая раздражение — острое, дикое, будто в животе
заскребли когти. Феликс вздрогнул, инстинктивно пожал плечами,
пытаясь стряхнуть снег. Он вскинулся, резко сел, выхватил ртом
холодный воздух. В груди забилось сердце, быстро и тревожно.
Всё вокруг было не так. Не чужое, но неправильное.
Дома высились стеной — старые, тяжёлые, с облупленной
штукатуркой, пахнущие сыростью. Фасады — серые, будто затёртые
временем, с заплатами грязи. Окна — тусклые, как запотевшие стёкла
старых фонарей. Где-то на углу коптил жёлтый свет фонаря, рисуя
блеклые тени на снегу. Запах — острый, тягучий, с примесью копоти и
холодной влаги, будто двор насквозь пропитался ледяным ветром.
Феликс смотрел по сторонам, ошарашенный, чувствуя, как в него
медленно просачивается тревога.
«Кто, чёрт возьми, топит углём в центре города?».
Он сидел на скамейке — старой, деревянной, пропитанной влагой до
последней щепки. Скамья холодила спину, будто прилипала к одежде.
От холода ткань стала тяжёлой, липкой, промокшей насквозь. Под
ногами хлюпал рыхлый снег, и кроссовки неприятно тянулись к корке
льда, будто хотели остаться на месте. Холод поднимался от земли
вверх, в живот, в грудь. Дыхание стало коротким, пар вырывался изо
рта, как дым из щелей старого котла. Феликс понимал —
замерзает.
Он мотнул головой, будто пытаясь проснуться. Взгляд поднялся, и
от этого стало только хуже.
По узкой улице, втиснутой между мрачных домов, двигались люди.
Медленно, как во сне, по одному, по двое. Ссутулившиеся фигуры,
закутанные в пальто, в потускневшие шарфы. Серые, неразличимые
лица. Всё — серое. Шапки, рукава, сумки, стены — будто кто-то вымыл
мир грязной водой. Тишина стояла вязкая, тягучая, нарушаемая только
скрипом шагов по снегу. Один кашлянул, приглушённо, в кулак — звук
распался в воздухе, как трещина в стекле.
Феликс поднялся. Капюшон сдёрнулся, и в ту же секунду он
почувствовал на себе взгляды.
Женщина — узкое, вытянутое лицо, платок плотно завязан под
подбородком. Она скользнула по нему глазами, как по холодному
зеркалу, и сразу отвернулась. Шаг её стал быстрее, почти
торопливее. За ней мальчишка лет десяти, в длинном пальто, тащил
маленький чемодан. Он остановился, уставился прямо — взгляд чистый,
прямой, слишком взрослый. Потом — опустил глаза, как будто
спохватился, что нельзя.
