Видимо, за отсутствием конюшни, пороли меня в гараже. Это я
понял, когда всё-таки очнулся. То есть, конечно, слегка потом,
потому что, едва придя в себя, первое, в чём стопроцентно уверился
– так это что попал в ад: едва зрение сфокусировалось, увидел
огромного орка в кожаном фартуке с розгой в руках. Заорал и снова
лишился чувств.
Придя в себя снова, глаза открывать не спешил. Отметил, что лежу
в мягкой постели, накрытый легким, но теплым одеялом. Откуда-то
доносится пение типичных птиц средней полосы России: уверенно
распознал дрозда-рябинника, зяблика и синицу. О, а вот и вяхирь
заухал заполошно. Я что, дома?! Но запашок здесь, честно говоря,
тот ещё – как возле бака с пищевыми отходами в июльский
полдень.
Я лежал, восстанавливая последовательность случившихся в этот
неординарный день событий, и констатировал, что средневековая
христианская концепция посмертного воздаяния, увы, оказалась почти
точной. Иначе, как объяснить то, что со мной произошло?
Впрочем, судите сами: в полном согласии с каноном
североамериканского блюза и биоритмом пожилого организма, я
проснулся рано утром. Механически позавтракал – вчерашняя гречка с
парой сосисок (раз в неделю можно, можно себя чуть побаловать),
бутерброд, чай. Столь же механически послушал телевизионные
новости, не найдя ни сил, ни желчи их прокомментировать даже для
себя. И пошел на рыбалку. Нет, сперва я, конечно, накопал червей –
целых двух, больше, как правило, не нужно. Взял бамбуковую
трехколенку, помнившую еще моего отца, складную табуретку, бутылку
с водой – и на речку.
Уже три года с лишним я живу один-одинешенек на этой старой
даче, построенной дедом – главбухом стройтреста Матвеем
Ромодановским еще в эпоху архитектурных излишеств. Самому деду,
впрочем, излишества были не по чину, так что вышла у него обычная
деревянная дача с застекленной верандой и мезонином. Покрасить бы
вот только, но мне было всё равно, а теперь уже точно поздно.
В теплое время года каждый день таскаюсь на рыбалку – на одно и
то же место, с одной и той же снастью. Что удивительно, иногда даже
кого-то вылавливаю, и неизменно отпускаю: на что мне эти крохотные
рыбёшки? Кажется, теперь я знаю в лицо всех местных пескарей и
уклеек.
Клязьма в наших краях – весьма кудрявая речка, и на ней полно
мест, где раз забросил – и никуда твой поплавок не снесет течением.
Привычно ставлю табуретку на берегу тихой заводи, насаживаю червя и
отправляю его купаться. Удочку – на рогатку, сам – на табуретку. И
так до тех пор, пока не надоест. На древний облезлый поплавок можно
не смотреть – каждый микрон его поверхности известен мне до
последней подробности.
