Леха

Его звали Алексей, но это имя отзвучало где-то далеко, в другой жизни, где были горячая вода, мягкая кровать и утренний кофе с сигаретой на балконе. Теперь его звали Лёха, или просто «бомж». А чаще всего не звали вовсе.

Его домом был подвал. Не какой-нибудь стильный лофт, а настоящий, советской постройки, подвал пятиэтажки на окраине города, где когда-то кипела жизнь котельной. Теперь котельная давно умолкла, трубы покрылись слоями ржавчины и паутины, а по углам стояла сырая, пронизывающая до костей темнота.

Лёха нашел это место два года назад, после того как его выгнали из предыдущей «хаты» – полуразрушенного гаража, который снесли вместе со всем его скарбом. Подвал был его спасением. Попасть в него было непросто: нужно было отодвинуть тяжелую, скрипящую железную дверь в углу двора, почти незаметную за зарослями лопуха и крапивы. За ней уходили вниз скользкие бетонные ступени, всегда мокрые от конденсата и подтекающей откуда-то воды.

Воздух в подвале был особым. Он был густым, насыщенным ароматами плесени, влажной земли, разложения и чего-то еще, неуловимого – может, воспоминаний о прошлой жизни этих стен. Здесь пахло вечностью, но не божественной, а затхлой, заброшенной.

Его «комната» располагалась в бывшем машинном отделении. Отгородил он ее сам, натянув на ржавые трубы кусок толстого брезента, найденного на свалке. За этой завесой был его мир. Постелью служила гигантская куча тряпья – старые пальто, куртки, одеяла, которые он собирал по помойкам. Они были жесткими, пропахшими потом и нищетой, но после долгого дня на ногах это ложе казалось райским. Рядом, на ящике из-под овощей, стояли его главные сокровища: несколько консервных банок, закопченная кружка, самодельный примус, собранный из обрезков трубы, и пластиковая бутылка с водой.

Но главным его достоянием была «печка» – старая, отвалившаяся от стены чугунная батарея, к которой он сумел прикрутить кусок трубы, шедшей куда-то наверх. Зимой, когда в квартирах жильцов включали отопление, батарея становилась теплой. Не горячей, нет, а именно теплой. Этого хватало, чтобы не замерзнуть насмерть в лютые морозы. Эта батарея была его божеством, предметом поклонения и источником самого ценного ресурса – тепла.

Борьба за выживание начиналась с рассветом. Вернее, не с рассвета, который он не видел, а с того момента, когда сквозь сон начинал ощущать голод – тупой, ноющий, вечный спутник. День был не временем для жизни, а временем для добычи.