Мне снилось, что звенит будильник и пора вставать на работу. А
так не хочется! Я открыл глаза, рывком сел в кровати. И тут же
понял - 1898-й год, дом Лазаря Полякова, Москва. Голова слегка
гудела с похмелья, во рту поселилась сушь египетская.
Я откинул тяжелое одеяло, почувствовал запах дорогих сигар, в
дыме которых провел вчера весь вечер. Прием у Полякова… Пили
шампанское, потом коньяк.
Дом банкира гудел, словно растревоженный улей, от множества
голосов, смеха, и приглушенного звона хрусталя. Лазарь Соломонович,
в мундире тайного советника, с орденами, порхал от одного гостя к
другому, словно опытный дирижер, управляющий сложным оркестром. Его
глаза горели, улыбка была широкой и искренней, и он, казалось,
наслаждался каждой минутой этого тщательно спланированного
представления. Лазарь представил меня буквально всем, словно
заезжую поп-звезду. "Шериф Юкона", "Король Клондайка", мне кажется,
что половину эпитетов он придумывал прямо на ходу. Это льстило, но
в то же время слегка раздражало, поскольку я прекрасно понимал, что
мне не нужны были его рекомендации. Весь мир и так знал про
клондайкскую лихорадку, имя шерифа Юкона, благодаря только что
вышедшему в России переводу книжки Лондона, было на слуху, и мой
статус уже не требовал подтверждений.
В череде гостей, что проходили мимо, мелькали все ключевые
фигуры московского капитала. Текстильный клан представляли Савва
Морозов и семья Прохоровых, чья Трехгорная мануфактура была
известна по всей России. Морозов, крепкий, с окладистой бородой,
производил впечатление человека цельного, но несколько
тяжеловесного, словно гранитная глыба, а Прохоровы, наоборот,
казались более резвыми, деловыми.
Зерноторговцы, Эрлангеры и Бугровы, были более шумными, их
голоса, казалось, звучали более громко, чем у остальных, словно они
привыкли перекрикивать гул рынка. Они, кстати, первыми и
поднабрались, практически не закусывая спиртное. Но оставались на
ногах и не дебоширили. Опыт! Уже поздно вечером, прибыл Павел
Рябушинский, его появление было тихим, почти незаметным, но от
него, казалось, исходила какая-то особая, скрытая сила.
Банкиров, помимо самого Лазаря, представлял глава московского
биржевого комитета Николай Найденов. Это был сухощавый человек с
тонкими, нервными пальцами, его взгляд был острым, хищным. К моему
удивлению, на приеме были иностранцы. Лазарь позвал француза,
Густава Гужона, владелица Московского металлического товарищества.
Впрочем пил лягушатник вполне по-русски, да и говорил чисто, без
акцента.
