Глава 1
В Колокамске не было места престижнее "Плакучей Ивы".
Располагался ресторан в старинном купеческом особняке на берегу
реки, переделанном в тридцатые годы под "образцовое предприятие
общепита". К середине восьмидесятых это было единственное заведение
в городе, куда невозможно было попасть с улицы — только по
предварительному заказу столика через знакомых или за солидную мзду
швейцару Степану Палычу.
Тяжёлая дубовая дверь с латунной табличкой вела в просторный
вестибюль, где пахло французскими духами из валютного магазина и
папиросным дымом. Гардеробщица тётя Клава знала всех завсегдатаев
по именам и никогда не выдавала номерков — помнила каждое пальто
наизусть. За её спиной, на стене цвета кофе с молоком, висело
огромное зеркало в золочёной раме, а под ним — бархатная банкетка,
на которой любили фотографироваться местные невесты.
Главный зал открывался через арку, задрапированную тяжёлыми
портьерами горчичного цвета с кистями. Первое, что бросалось в
глаза — хрустальная люстра чешского производства, трёхъярусная, на
двести свечей. По вечерам её приглушали, и она отбрасывала на
потолок с лепниной таинственные блики. Стены были обиты шёлковыми
обоями болотно-зелёного оттенка с едва заметным растительным узором
— говорили, что привезены откуда-то из-за границы, не то из ГДР, не
то из Югославии.
Столы — массивные, из карельской берёзы, покрытые крахмальными
скатертями — стояли на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы
разговоры не долетали до соседей. На каждом — вазочка с живыми
гвоздиками (директор специально договорился с оранжереей
горисполкома), тяжёлые мельхиоровые приборы и салфетки, сложенные
веером. У окон располагались четыре "кабинета" — отделённые резными
деревянными перегородками с матовым стеклом ниши для особо важных
гостей. Попасть туда мечтал каждый уважающий себя горожанин, ведь
поужинать в «Плакучей Иве» это не просто прием пищи, а статус.
В углу, на небольшом подиуме, стоял рояль "Красный Октябрь", за
которым по вечерам играл Эдуард Михайлович — бывший
консерваторский, спившийся, но всё ещё виртуозный. Рядом — микрофон
для солистки Аллочки, которая пела "Ландыши" и "Надежду" под
восторженные вздохи собравшейся публики.
Вдоль дальней стены тянулась барная стойка — невиданная роскошь
для провинции. За ней возвышались ряды бутылок: армянский коньяк,
"Советское шампанское", венгерский вермут, болгарская "Сливова". А
в холодильнике со стеклянной дверцей — предмет особой гордости
директора — всегда стояло несколько бутылок "Пепси-колы", добытой
неведомыми путями.
