Они уже почти доехали до дома мистера Стайлза, и тут только Анна поняла, что отец нервничает. Вначале ее занимало само их путешествие: машина плавно неслась по Оушен-паркуэй, будто они отправились в Кони-Айленд; на самом же деле четыре дня назад было Рождество, и холодина стоит – совсем не для пляжа. А дом-то какой! Трехэтажный дворец из золотистого кирпича, окон – не счесть, и над каждым трепещет на ветру маркиза в желто-зеленую полоску. Дом – последний на улице, за ним море.
Отец осторожно остановил модель “Джей” у обочины, выключил двигатель и сказал:
– Зайка, не надо украдкой коситься на дом мистера Стайлза.
– Я и не собираюсь коситься на его дом.
– Да ты уже сейчас косишься.
– Нет, – возразила она, – я просто щурю глаза.
– Когда косятся, обычно щурятся, – сказал он. – Ты сама определила смысл слова.
– А у меня это разные слова.
Он резко повернулся к ней:
– Не косись!
И тут до нее дошло. Она услышала, как он нервно сглотнул ком в горле, и у нее в животе тревожно екнуло. Она не привыкла видеть отца в таком волнении. Растерянным – да, видела. И поглощенным своими мыслями, конечно, тоже.
– А почему мистер Стайлз не любит, когда косятся? – спросила она.
– Этого никто не любит.
– Ты мне про это не говорил.
– Хочешь вернуться домой?
– Нет, спасибо.
– Я могу тебя отвезти.
– Если я буду коситься?
– Если из-за тебя у меня разболится голова, а на то похоже.
– Если повезешь меня домой, – заметила Анна, – то сильно опоздаешь.
Ей показалось, что он вот-вот влепит ей пощечину. Такое однажды уже было: подслушав перебранку матросов на причале, она длинно, смачно выругалась, и в ту же секунду его ладонь обожгла ей щеку. Та пощечина запомнилась Анне надолго, но, как ни странно, смутное воспоминание о ней лишь добавило ей дерзости.
Отец потер лоб над переносицей и обернулся к дочери. Благодаря ей нервозность у него как рукой сняло.
– Анна, ты ведь знаешь, что мне от тебя нужно.
– Конечно.
– Пожалуйста, займи детей мистера Стайлза – ты ведь умеешь, а я тем временем поговорю с мистером Стайлзом.
