Фельдшер XV века. Книга 2. В тени Великого князя

Зима 1472 года. Новгород.

Я стал своим. Уже не плевали мне вслед, не шептались за спиной, не называли ведьмаком. Меня искали — когда болел ребёнок, когда гноилась рана, когда в доме гасла свеча надежды.

Я был лекарем. А ещё — мужчиной, который умел выживать.

Сумка, что я принёс с собой из прошлого, почти опустела. Но в голове остались знания, которые здесь считались чудом. Я больше не чужак. У меня есть дом. Рядом — Марфа. В этих стенах тепло.

Но весть от князя пришла морозным утром — и всё изменилось.

Болезнь и смерть, что я знал здесь, — были лишь началом. За пределами мирных деревень лежит другая Русь — выжженная, страдающая, пограничная. Где уже слышны крики и ржание чужих коней. Где кровь льётся не из-за травмы — а по воле стали и ярости.

Князь зовёт. А я — иду. Потому что когда рушится жизнь — нужен не меч. Нужен тот, кто умеет остановить смерть.

Весна 1472 года. Новгород.

Город изменился. Ветра московской власти разметали остатки новгородского своеволия. Печати Ивана III висели теперь над теми местами, где ещё недавно заседали вольные посадники. Некоторые исчезли — навсегда. Некоторые остались, но с потухшими глазами и дрожащими руками. Жизнь шла, но воздух будто стал гуще. Даже весна казалась сдержанной, как и всё здесь теперь.

Я жил в Новгороде уже больше трёх месяцев. С того самого Рождества, когда мы с Марфой, собрав нехитрые пожитки, отправились из Глухарёво в новый, большой и, как мне тогда казалось, более безопасный мир. Удалось не просто переехать — удалось выжить, обосноваться, поставить на ноги лазарет и даже найти поддержку среди нескольких боярских домов. Медленно, но шло дело. Пациенты поступали ежедневно. Некоторые — с пустяками, некоторые — на краю смерти. Я делал то, что умел. Лечил. И молился, чтобы не опоздать.

Жили мы просто. Нам выделили двухкомнатную избу на окраине, неподалёку от Ярославова дворища. Окна выходили на реку, и по утрам, когда я вставал первым, слышал, как лёд ломается под тающим солнцем. Марфа обустроила всё по уму — полки, мешочки с травами, котёл, обеденный уголок. Иногда по ночам она засыпала у очага, перебирая корешки и сушёные цветы. Я подходил, поправлял одеяло, смотрел на её лицо и чувствовал: вот она — настоящая жизнь. Пусть и в XV веке, но настоящая.

Утром мы вставали рано. Я шёл в лазарет, Марфа — на местный торг: договаривалась с женщинами о травах, обменивала соль на коренья, приносила вести. Наш дом постепенно стал местом, где собирались не только больные, но и те, кому просто нужно было слово, совет, тепло. Люди привыкали. Не все, конечно. Но никто уже не плевал нам вслед — наоборот, стали относиться с уважением и даже благодарностью.