Фельдшер XV века

Очнувшись в лесу, Дмитрий понял — он больше не дома. Ни звука мотора, ни связи, ни даже асфальта под ногами. Только сырой мох, деревья и гулкий звон тишины, прерываемый пением каких-то незнакомых птиц. Он чувствовал тяжесть своей медицинской сумки и пустоту в голове. Как будто его выдернули из привычной жизни и швырнули куда-то за пределы разумного. Никаких объяснений. Только старый лес и голос внутри: «Живи. А там разберёмся.» Он выпрямился, сжал зубы, достал из сумки фонарик, взглянул на часы — те стояли. Но он уже знал: время здесь больше не имеет значения.

Сознание вернулось рывком. Словно вынырнул из ледяной воды — грудь обожгло воздухом, в глазах заискрилось, уши звенели. Я резко вдохнул, с трудом подняв голову. Надо мной — густой еловый потолок. Слева сосны, справа — мох, коряги, сучья. Ни тропинки, ни дороги. Ни звуков — ни моторов, ни голосов, ни привычного гула цивилизации.

Я лежал ничком, одежда промокла насквозь, куртка пахла гарью и потом. Вокруг — тишина, только хруст веток да крик сороки вдали. Пахло землёй, гнилой листвой, сыростью, мхом. Воздух был густой, пахнущий, как в тайге — чистый до боли, до непривычности. Даже дышалось иначе. По-звериному.

Первым делом я нащупал рядом свою сумку. Та самая — из кожзама, потёртая, с широким ремнём. Фельдшерская. Весомая. Я всегда носил её через плечо, на вызовы. Всё на месте — прощупал вслепую: ампулы, бинты, жгуты, антисептик, термометр, шприцы. В голове сработала сухая мысль: «жив — и уже хорошо».

Огляделся. Лес казался первобытным. Ни следа человека. Всё дико, всё как будто из прошлого. И жутко… по-настоящему. Даже птицы здесь кричали иначе, словно злее. Сердце глухо бухало где-то в горле, словно напоминая — ты ещё тут, не спи.

И тут — шорох. Листья задвигались. Я напрягся, сжал кулак, другой рукой ухватился за ремень сумки, как за дубинку. Ветки раздвинулись.

— Смотри, шевелится.

— Может, живой?

Из-за кустов выглянули два пацана. Босые, в рубахах до колен, один с прутом, как с копьём. Лица — загорелые, простые, с испуганной серьёзностью, какая бывает только у деревенских детей.

— Кто ты? — спросил старший. Голос грубоватый, недоверчивый.

Я с трудом приподнялся на локтях.

— Лекарь… Я… людей лечу.

— А ты чего тут? Один?

— Очнулся. Сам не знаю где.

Младший шепнул старшему: