«Авата», послушное «привидение с мотором», снизилась.
Надеюсь, на таком расстоянии, да ещё и на фоне облаков, её не
увидят. Картинка стала четче. Мы впервые увидели не оставленные ими
руины и пожарища, а их самих.
Ох, мама моя – женщина… А тут явно к какой-то
торжественной церемонии приготовились. Как говорил персонаж одной
смешной озвучки времён моего детства: «Тут у них какое-то
мероприятие. Юбилей... Или поминки». Погрузочная площадка перед
довольно старым металлическим ангаром – вместо сцены. Из декораций
- три лежащих на земле т-образных креста и высокий, словно в
советском пионерском лагере, костёр, пылающий неподалёку. Судя по
трём выдолбленным прямо в асфальте глубоким, что по количеству
земли сразу видно, лункам – кресты скоро поставят вертикально. А
вокруг – стройные, неестественно ровные ряды фигур. Много, тысячи
полторы, не меньше. В ОМОН учили «на глазок» прикидывать размеры
толпы на массовых беспорядках. Тут же – всё ещё проще, потому что
это не толпа. Колонны, словно на армейском строевом смотре. Все в
одинаковых балахонах из светло-зеленой прорезиненной ткани. Откуда
я знаю, что прорезиненной? Так я и балахоны узнал сразу – это же
армейские ОЗК. Капюшоны на головах. Лиц не видно, они закрыты
масками противогазов. Дисциплина. Мёртвая тишина. Ни шарканья, ни
покашливаний, ни какой-нибудь тихой болтовни в задних рядах. Стоят,
словно статуи.
На сложенном из паллет возвышении перед костром, спиной к
пляшущим языкам пламени, стоял Он. Лидер.
Высокий, худой, но широкий в кости и явно физически
сильный. Балахон на нем был того же покроя, но из более светлой,
почти белой ткани, испачканной местами сажей и копотью. Капюшон
откинут. Лицо – резкое, аскетичное, с впалыми щеками и огромными,
горящими нездоровым внутренним огнем глазами. Глазами фанатика,
увидевшего «истину» в самом пекле ада. Они казались черными на
расстоянии, но камеры высокого разрешения «Аваты» уловил их
неестественный блеск даже на таком расстоянии и сквозь чадный дым
костра. Короткие, седые, всклокоченные волосы. Руки, похожие на
когтистые лапы, он воздел к небу. В одной – факел, чадящий черным
дымом. В другой – нечто, похожее на древний церемониальный цеп с
набалдашником в виде того самого стилизованного пламенеющего
креста.
И он говорил. Нет, он, сука, ВЕЩАЛ. Голос, усиленный
какой-то немного фонящей мегафонной установкой, вырывался из
динамиков, установленных по бокам возвышения. Голос, глубокий,
сильный, словно обладал какой-то инфернальной, зловещей
гипнотической силой.
