Двигатель умолк. В наступившей тишине звенело в ушах. Но внутри
у меня бушевал настоящий шквал эмоций. Я неподвижно сидел в кабине
несколько секунд, крепко сжимая ручку управления. Чувство было…
эйфорическим. Глубокое, всепоглощающее удовлетворение. Я справился!
Да, я не сомневался в успехе, знал, что смогу. Но в авиации всегда
есть место непредвиденному — порыв ветра, микропросадка двигателя,
любая мелочь. Но всё получилось идеально. Не «примерно», не
«рядом», а четко в цель. Лейтенант Орлов со своей фуражкой получил
ответ сполна.
— Громов? — Голос Павла Ивановича в шлемофоне был необычно
теплым, даже веселым. — Доволен?
— Так точно, товарищ подполковник! — отозвался я с улыбкой,
снимая шлем.
— Ну, что ж… — Он сделал небольшую паузу, и я отчетливо
расслышал в его голосе нескрываемое одобрение и гордость. —
Поздравляю. Посадка отменная. Высочайший класс. Действительно,
подвиг. — Он выделил последнее слово, напоминая о словах
лейтенанта, которые он передал нам с курсантом.
Я распахнул фонарь кабины. Весенний воздух, пахнущий авиационным
керосином, прогретым металлом и степью, ворвался внутрь. Солнце
слепило. Гул толпы, ждавшей на краю летного поля, донесся сразу —
это был не просто шум, а нарастающая волна аплодисментов, выкриков,
смеха. Народ был в восторге.
Спускаясь на землю, я буквально ощущал, как напряжение последних
дней куда-то испарялось, сменяясь приливом сил.
Обменявшись рукопожатием с техниками, я направился к зрителям.
По мере того, как расстояние между нами сокращалось, я стал
различать лица людей. Первыми бросились в глаза Зотов и Максимыч.
Степан сиял, как медный таз на солнце, буквально подпрыгивал на
месте, махал руками и что-то выкрикивал.
Рядом с ним стоял капитан. Он стоял расслабленно, руки были
засунуты в карманы брюк, а лицо выражало безучастность к
происходящему. Но! Глаза его лучились удовлетворением. Да, старый
«зубр» был доволен. Очень доволен.
Я мазнул взглядом по лицам и увидел Наташу, которая стояла чуть
позади Максимыча. Она не прыгала и не кричала, как Зотов. Она
просто… сияла. Широко, открыто, ослепительно улыбалась и хлопала в
ладоши. И смотрела. Смотрела только на меня. На этот раз в ее
взгляде не было ни вины, ни растерянности. Я хмыкнул про себя,
удивляясь таким переменам.
— Молодец, Громов! Браво!
