Мерные писки системы контроля искусственной комы разрезали
мертвую тишину бетонной коробки. Один сигнал каждые 2.7 секунды.
Беспощадный метроном, отсчитывающий потерянное время. Раз за разом.
День за днем. Месяцы. Годы.
Моя жизнь — в этих коротких сигналах. Единственное
доказательство, что я всё ещё существую.
Но сегодня аппарат вдруг изменил своей монотонности. Вместо
привычного писка — целая речь механическим голосом, прорезавшим
многолетнюю тишину:
«Источник питания находится в критической зоне. Внешнее питание
отсутствует. Пациент будет принудительно выведен из комы».
Словно приговор, эхом отразившийся от холодных стен.
А через три часа мерный писк закончился навсегда. Аппарат, верой
и правдой хранивший искру моей жизни, исчерпал последние крохи
энергии. Звук утих вместе с погасшим монитором, и мир погрузился в
тишину.
***
Я очнулся, стянутый ремнями, с единственной мыслью, пульсирующей
в сознании: «Какого хрена?».
В голове — оглушающая пустота и звон, словно колокола
раскачиваются внутри черепа. Сквозь туман проступает острая,
пронзительная боль. Каждая клетка тела кричит от мучительного
жжения — тысячи раскаленных игл впиваются под кожу одновременно.
Даже поднять веки — настоящая пытка, будто на глазах лежат
свинцовые пластины.
Мое собственное тело — чужое. Непослушное.
— Кто… я? — слова вырываются хриплым карканьем, царапая
пересохшее горло.
Пытаюсь вспомнить, как я сюда попал, но память выдаёт только
белый шум. Имя? Лицо? Прошлое? Ничего. Словно я родился только что,
в этом холодном одиночестве, привязанный к больничной койке.
Скашиваю глаза, с усилием поворачивая голову на одеревеневшей
шее. Бетонные стены, изъеденные временем — паутина трещин, пятна
плесени в углах. Воздух спертый, с тяжелым привкусом пыли и
химикатов. Каждый вдох — как наждачной бумагой по легким.
Слева — массивная металлическая дверь со смотровым окном. Стекло
покрыто таким слоем пыли, что почти ничего не видно. Сверху еле
сочится тусклый красноватый свет аварийных ламп, бросая на стены
зловещие тени, дрожащие в такт моему прерывистому дыханию. Это
единственное, что отделяет комнату от кромешной тьмы. Погасшие
мониторы. Мёртвая медицинская техника.
«Если есть палата, должен быть и врач», — проносится мысль, и я
горько усмехаюсь потрескавшимися губами. Во рту привкус ржавчины.
Судя по толщине пыли, последний человек ушёл отсюда… когда? Год
назад? Десять лет? Столетие?
