«Покой. Тяжесть. Тепло. Дремота.
Пять. Четыре. Три. Два. Один.»
Привычно вхожу в транс.
Ага, получается! Сознание отрывается от тела,
оставшегося лежать на диване, и несется вверх, скользит сквозь
потолок и крышу, парит над селом. Оглядываю Бабурино с высоты
птичьего полета, красота! Полетаю немного и назад, в первый
астральный выход далеко заходить не буду. Пока поднимусь чуть выше.
Так, поехали, земля уходит вниз, и вдруг начинает расплываться,
покрываясь радужной пленкой. Как-то не так пошло, ну его к лешему,
быстрее назад, вниз! Прорываюсь сквозь завесу, уф! Есть земля, на
месте. Правда, что странно, если над Бабурино был солнечный день,
то здесь безлунная темная ночь, сквозь мрак которой угадывается
совсем другая местность, лесов гораздо меньше, чуть светлеют
обширные луга, угадываются редкие прямоугольники полей, овраги,
заросшие кустарником, тонкая извилистая линия речушки.
Сознание срывается вниз и быстро летит к земле,
против моей воли устремляясь к разбросанным в беспорядке серым
домам под соломенными крышами, врывается в невзрачный домишко и с
размаху бьет в грудь худенькое тельце на лавке.
— Да какого лешего!
Вскидываюсь в ужасе и оглядываюсь. Я не дома, в
смысле не в себе. Тонкие руки, полный рот зубов, голова, заросшая
волосами. Кошмар! Пацан, штаны на лямках! Впрочем, штанов как раз
нет, из одежды одна длинная, до колен, рубаха из мешковины. И еще
шнурок на шее. Крестик? Это мне точно ни к чему. Срываю шнурок и
забрасываю в угол, долой поповские оковы. Да сколько же этому телу
лет? Вряд ли больше десяти. И жилище мне не нравится, земляной пол
под ногами, черные стены, печь в полдома, голый дощатый стол, две
лавки да широкие полати под потолком, с которых доносится
разноголосое похрапывание-посвистывание-посапывание. На все четыре
стены один проем распахнутой по летнему времени низкой двери, да
две дырки смотрового и дымового окошек. В одну едва просунешь
голову, в другую руку.
Пока я крутил головой, в дом вошла худая женщина
средних лет, в длинном сером платье, глухо увязанная платком, и,
взглянув на меня, разразилась странной речью, в которой смысл явно
русского говора тонул среди многочисленных «яко», «однесь»,
«понеже», «идоша» и прочих древнерусских непонятностей.
Единственное, что мне удалось понять, так это «рано» и «спи». Нет,
хватит с меня всей этой экзотики, пора домой. И в себя. Заваливаюсь
на лавку, закрываю глаза.
