1928 год. Советско-финляндская граница
– Уходит, гад! Уходит!.. Еще полсотни метров – и он у финнов, на той стороне и хрен его там достанешь! Что же делать, черт… Гони, что смотришь?!! – крепкий невысокого роста военный мельком глянул на бойца, сжимавшего вожжи, и вновь вскинул к глазам мощный морской бинокль, высматривая черную фигурку лыжника, неумолимо приближавшуюся к синевшему вдали густому ельнику. Хлесткий выстрел трехлинейки ударил неожиданно, гулкое эхо прокатилось до опушки и затихло, утонув в пушистых лапах равнодушных елей. Военный резко обернулся, мазнул полным бессильной ярости взглядом по виновато заморгавшему красноармейцу, рванул застежку потертой кобуры и выхватил наган.
– Ты… ты… С-с-снайпер! Под трибунал… – военный махнул рукой и, выхватив из рук возницы вожжи, хлестнул ни в чем не повинную лошадь, обиженно рванувшую легкие беговые санки и понесшую седоков к месту падения неудачливого лыжника…
Даже неспециалисту было понятно, что пуля лишний раз доказала, что она не дурнее молодца-штыка, – раненый лежал совсем некрасиво, как-то боком, дышал неестественно часто и хрипло, а на спине темнела безобидная на первый взгляд дырочка. Военный подскочил к беглецу, рванул с его плеча пухлый вещмешок и сноровисто высыпал содержимое сидора на снег. Какие-то тряпки, кусок сала в чистой холстинке, хлеб…
– Где?! Ценности где, гнида?!!
В ответ на нехорошо побелевшем лице раненого мелькнула кривая усмешка, а пальцы медленно сложились в неуклюжий, но вполне различимый кукиш.
– Все, кончился… – мрачно констатировал старший пограничного наряда, заметив тоненькую ниточку крови, скользнувшую по щеке убитого…
На обратном пути к заставе молчали. Старший наряда мрачно наблюдал за монотонно поблескивающими подковами бодро трусившей впереди лошади, отворачивался от летевших в лицо комьев снега и, прикидывая, куда же его могут теперь заслать служить, перебирал в уме места, куда «Макар телят не гонял»; провинившийся боец тоскливо размышлял о грозном трибунале и пытался вспомнить, что же за ругательство такое «снайпер» – это контрреволюция или еще что похуже? Военный устало, уже без всякой злобы посматривал на старшего наряда и его двух деревенского вида бойцов и мысленно составлял телеграмму хозяину очень серьезного кабинета на Литейном. Хотя и так было ясно – как ни подбирай слова покруглее, а важное задание он провалил. Курьер все-таки «ушел» и оборвал все ниточки…
