Широкую просторную комнату, мастерскую художника с мольбертом и темными холстами на светлых стенах, обнимало ясное и теплое утро середины лета. Миловидная девушка немного старше двадцати лет располагалась на узорной лежанке, окруженная причудливыми амфорами на греческий лад. Вокруг нее кружилась мелкая мошкара, и время от времени какая-нибудь навязчивая мушка невежливо досаждала полулежащей особе, пытаясь прилипнуть к ее загорелой коже или белому платью. Девушка отгоняла надоедливых соседей, но старалась двигаться как можно меньше.
Она позировала художнику, молодому мужчине слегка за тридцать, стоящему напротив нее за мольбертом и старающемуся сделать ее портрет. Натурщица была хороша собой, и сам художник не хуже: высокий и красивый. В нем соединилось все, что могут дать человеку молодость и успех. Он отлично смотрелся в легкой красной тунике, нешироких темных штанах и плетеных сандалиях на босу ногу. Прилегающая одежда подчеркивала гибкость тонкой в поясе и широкой в плечах фигуры. Яркость рубашки оттеняла светлый оттенок кожи. Пушистые черные с синим отливом кудри привольно струились вдоль тонкого, гармоничного и черноокого лица.
Эффектная внешность молодого человека заслуживала искреннего восхищения, но те редкие взгляды, что натурщица время от времени позволяла себе бросать на него, были, скорее, напряженными. Девушка не смогла сдержать вздох облегчения, когда он отложил в сторону кисть. Получив милостивое освобождение, молодая особа подобралась к мастеру, все еще остающемуся подле мольберта и созерцающему свое творение, с искренним желанием сделать ему приятное и похвалить его, но невольно вздрогнула. Где были ее белый наряд, и красочная лежанка, и амфоры? На картине она сидела в сером платье на блеклой скамье, под колонной, и всю ее фигуру окутывал белесый туман. И выражение героини на полотне было далеко не безмятежное, какое она старалась удерживать в течение всего утомительного сеанса. На зрителей смотрело безжизненное лицо.
Поджав губы, девушка подумала: «Ужасно скверно владею собой!». Вслух она произнесла с преувеличенной веселостью:
– Ой, Артурчик, дорогой, м-м-м… совсем неплохо!
– Грасиас, Аля, – протянул живописец. – Ты очень добра ко мне. Для того времени, что потрачено на это творение… Да, не совсем получилось. Не очень…
