Все эти люди вокруг меня – лишь те, с кем я себе нравлюсь. Подруги, мужья, консьержки, любовники, риелторы, маникюрши.
Они знают меня годами. Резкую, смелую, прекрасно образованную, но аристократично матерящуюся. Прямолинейную до хлопка. В красивых бесконечных шмотках, с дорогими непонятно откуда сумками. Спящую до обеда. Никогда не создававшую что-то с большим трудом. Далекую от труда.
Не готовит, но любит борщ.
Курит в машине.
Громко, но не пошло смеётся.
Два брака к тридцати двум.
Все легко.
Вазы вечно с цветами.
Часами смакует детские травмы с душевными отклонениями.
– Сотни раз я рассказывала историю с моим отцом. В последний раз я видела его, когда мне было пять. Его не было в моей жизни. Я ничего от него не получила. Сотни раз люди слушали меня и восхищались. Открывать незнакомцу свою больную тему – бесстрашие. Получая от тебя такой аванс уязвимости, человеку ничего не остаётся, как отдать что-то взамен. Только мне плевать на историю с моим отцом. Могу выйти на трибуну и разыграть ее в лицах. Моя больная тема – история с моей матерью. И ее я не расскажу никому. Манипуляция? Манипуляция.
– Ты хоть знаешь, что под твоей маской. Знаешь свою больную тему. Я сдираю с себя кожу почти каждый день. Показухи ради. Чтоб таких же голых вокруг увидеть. Но ни разу не чувствовала, что это по-настоящему. Я даже сама не знаю, что так тщательно прячу и контролирую.
– А с телом как? Что-то чувствуешь?
– То есть?
– Ты где сейчас?
– В Лондоне. На террасе сижу, в кресле, курю сигарету.
– Тебе удобно?
– Да… Мм… Погоди… Не знаю…
– Не спеши, прислушайся.
– Икры давит. Подняла и положила ноги на стул напротив, он металлический и впился в икры.
– Положи ноги по-другому.
– Готово.
– А курить хочешь?
– Ха-ха. Нет.
– Затуши сигарету.
– Готово.
– Сделаем одно упражнение?
– Давай. Только не проси меня затушить сигарету об свою ногу. Я ведь смогу.
– Знаю.
– Давно потерялась в уровнях физической боли. То ли не болит, то ли пора пить таблетку, то ли вызывать скорую.
Я не нравлюсь себе, когда с мамой на кухне. Недовыросшая, недосостоявшаяся, недолюбленная. Жалкая.
Два развода к тридцати двум.
Амбиций да гонора выше крыши, а сделано ноль. К тридцати двум.
От этого ещё и раздражительная, взъерошенная как жалкая бесполезная птица.
Будто мама знает неприглядный секрет, что я скрываю от всех. Она знает, а я не знаю. И он стыдный ужасно, делающий мое существование абсолютно бессмысленным, лишающий меня хоть какой ценности.
